был наконец доставлен к окну на балконе.
— И что вы мне можете показать? — ткнул он в стекло.
— Разуй зенки, балбес!
Квартира начальника главка сельского строительства располагалась на двух этажах: гордостью хозяина, воздвигавшего дом, была комната на верхнем, пятом этаже. Наум лично планировал свои апартаменты, жена и дочки занимали нижнюю площадку. Он любил засыпать, блаженствуя в одиночестве и не слыша хлопот и криков беспокойного женского окружения. Любил просыпаться от первых солнечных лучей восходящего солнца и пения птиц. Эту страсть не могло одолеть даже его фанатичное увлечением картами.
— Куда глядеть, дорогая? — блаженно потянулся Наум в сладкой полудрёме.
— Куда? — подхватили дочери, облепив родителей и подоконник.
— Видишь форточку нашего чердака? — зашептала на ухо Софья Семёновна, придавив его пышной грудью.
— Ну? — с трудом пискнул Наум.
— А что из неё торчит?
— Сонечка, ты загадываешь нелепые кроссворды.
— Там голуби, мамочка! — хором взвизгнули дочки.
— Не только. Что бы вы без меня делали? Очнись, Наум!
Под твёрдой её рукой нос Наума влип в стекло, и он действительно прозрел:
— Есть, Сонечка, есть! Только пожалей меня, ради бога, отпусти затылок.
В чердаке мельтешили две или три мужские фуражки, фетровая шляпа и что-то зелёное или синее, будто женский берет.
— Это Трофим, — уразумел Наум. — Трофим Закваскин, наш управдом и дворник. Я давно заставлял его заняться ремонтом крыши, вот он и сколотил с утра бригаду. Ты сама, Сонечка, продырявила ему уши нашим каминным дымоходом.
— Если б не я, уважаемый управляющий главком, наше семейство задохлось бы от проклятой трубы!
Она оставила в покое мужа и, приникнув к стеклу, замахала руками:
— Трофим Григорьевич! Трофим Григорьевич! Что это вы там вытворяете?
Однако крики её имели обратное действие: фуражки, шляпа и берет мигом исчезли.
— Вот те раз! Оглохли они, что ли? — разочарованно опустила руки Софья Семёновна, а успокоившийся Наум Раумович поплёлся к остывающей постели: затянувшиеся допоздна вчерашние сражения в покер, сдобренные изрядными порциями коньяка, продолжали притягивать перегруженный его организм к подушке.
Между тем спокойствие не успело воцариться в покоях потревоженного семейства: двери четвёртого этажа вдруг затряслись от грохота, как если бы в них забарабанили враз несколькими сапогами, и следом нагло затрезвонил звонок.
— Час от часу не легче! — бросилась к дверям Софья Семёновна. — Нет, этот Трофим потерял всякий стыд… Делать ему нечего, как людей булгачить по утрам!
Она принялась отмыкать многочисленные замки с цепочками и раскрыла было рот, чтобы встретить управдома соответствующим образом, но обмерла, застыв. За порогом вытянулся милиционер в сапогах и при синей фуражке, за спиной которого толпился управдом со всей остальной компанией.
— Майор Грохота! — рявкнул милиционер. — Квартира Наума Раумовича Лировиса?
Всем своим грузным телом Софья Семёновна в беспамятстве сползла на паркет.
— Все члены семьи дома? — перешагнул через её ноги Грохота.
Наум Раумович ткнулся головой в одеяло и стал зарываться в него, как страус в песок.
— У вас будет произведён обыск, — бесцеремонно расхаживал по квартире майор, будто ничего особого не случилось. — Вот постановление, — продемонстрировал он бумагу выскочившим из своей комнаты девочкам. — Предупреждаю: если имеются запрещённые в обращении предметы, вещества, оружие, а также золото, драгоценности и деньги, предлагаю предъявить добровольно и незамедлительно. Всё будет запротоколировано.
Девочки схватились за серёжки в ушах.
— Снимать? — с дрожью спросила старшая.
Майор скользнул по обеим невидящим взглядом:
— Товарищ Закваскин!
— Я здесь, товарищ Грохота.
— Приступим. Приглашайте понятых.
Толпа за спиной управдома шевельнулась и, с любопытством озираясь, ввалилась на порог.
— Не все, — остерёг Грохота. — Хватит двоих.
* * *
— Водянкин! Алло! Водянкин! Чёрт тебя подери!
— Слушаю вас, товарищ подполковник!
— Чем слушаешь? Час тебе ору! Жив?
— Так точно, жив.
— А почему молчал?
— Отлучался, товарищ подполковник. Виноват…
— Дежурного могут остановить лишь две преграды.
— Не могу знать.
— Первая — только пуля. Вторая?
— Баба, товарищ подполковник!
— Дурак! Сломанный телефон. Пошуткуй у меня!
— Не до шуток, товарищ подполковник.
— Что так?
— Отлучался по случаю поиска медикаментов, но пришлось скорую помощь вызывать.
— Кому?
— Девчонкам плохо стало. Полегли дочки этого Лировиса, а жена вовсе грохнулась и Богу душу чуть не отдала.
— Чего вы там творите? Где Грохота?
— Исполняет свой долг. Паркет вскрывает уже в третьей комнате.
— Результаты?
— Пусто.
— Сербицкий головы со всех сорвёт, если ничего не обнаружите. Звонил уже дважды из обкома.
— Похвастать можем семейным серебром — ложки, ножи да вилки старинной работы. Ещё бабкина бижутерия с камешками, оставленная внучкам.
— А баба? Как её?
— Жена?
— Ну да. Она же, говорили, без золота не обходится.
— Всё, что на ней — снял Грохота, а в трюмо — ерунда. Да что там!.. На наших у некоторых больше…
— Поговори у меня! Управляющий главком!.. Квартиру-то на какие шиши обстраивал?
— Жена твердит, что квартиру ещё при Боронине от государства получили.
— Оформили, а не получили, тупица!
— Точно так, товарищ подполковник. Только у них на всё документы имеются. Грохота азарт утратил, икру мечет…
— А кто генералу подсунул кандидатуру этого еврея на раскрутку?
— Куда?
— На разработку, балбес! Генерал уже и Первому доложил, и операции ход дал. Ты думаешь, «Снежный ком» — это чья инициатива?
— Грохоте материалы из ОБХСС представили на выбор. Он для начала остановился на этом главке.
— Для начала? Вот я для начала со всех вас три шкуры сдеру, если ничего не найдёте.
— Работаем, товарищ подполковник.
* * *
Подполковник Чуйков метил в начальники штаба управления и лелеял мечту о повышении в должности. Надежды, не успев осуществиться, рушились на глазах, поэтому он уже не просто волновался — его била лёгкая дрожь. Не помешал бы стакан водки, но каждую минуту на телефоне мог объявиться генерал. Разыскав по связи начальника управления ОБХСС, Чуйков вцепился в него:
— Петрович, ты мне докладывал при планировании операции, что у вас ещё в запасе кореец какой-то был. Ты представлял его центральным фигурантом… Что там он заявил о взятках?
— Нет корейца.
— Как нет? Грохота же планировал его на обыск к Лировису взять?
— Не явился.
— Так вы его не арестовали, раздолбаи?!
— Товарищ подполковник!..
— Чую, кондрашка меня достанет, если добром ваша затея не кончится.
— Наша затея?
— А кто генералу дифирамбы пел?
— Это были оперативные соображения.
— Ах, соображения, товарищ Овечкин!..
— Обычные, рабочие наработки… нуждающиеся в оттачивании…
— Вот, значит, как… А когда на закрытом совещании Сербицкий официально обозначил операцию «Снежным комом», что же вы об этом молчали?
— А вы, товарищ подполковник?
Чуйков бросил трубку.
* * *
Сидеть или метаться по кабинету без толку. Он снова набрал капитана Водянкина:
— Обрадуешь чем-нибудь?
— К сожалению…
— Где майор Маскитин? Он же работал с тем корейцем?
— Выехал
