его костюм.
— Да, в общем вам повезло, — сказал Эдемс.
— Согласен. Не окажись вы поблизости, он мог бы меня съесть.
— Правда, в крайнем случае вы могли бы прорезать стенку канала ножом. — Только сейчас Эдемс заметил, что профессор так и не выпустил из рук ножа, которым обычно отстругивал куски окорока.
— Что? Вы хотите сказать, что я мог бы собственными руками уничтожить плоды моего эксперимента? Испортить самый большой мухолов в мире? Нет, лучше бы он меня съел.
— В будущем называйте его каннибалом, а не мухоловом,— мрачно сказал Эдемс.
— Ну уж нет, — возразил профессор, отойдя на некоторое расстояние, чтобы убедиться, что мухолов не пострадал. — Но я его накажу. Он у меня ничегошеньки не получит на ужин... И пожалуй, на завтрак тоже. Будет знать, как себя положено вести.
— Все понятно, — сказал Эдемс. — Разрешите на прощание дать вам один совет. Следующий раз возьмите вилы и кормите его с вил. Это, по крайней мере, безопаснее.
— Неплохая идея. Я так и сделаю, — в голосе профессора прозвучала искренняя благодарность.
Так он с тех пор и делает.
Оуэн Оливер
Серая трава[4]
(Извлечение из лондонской «Таймс», 8 февраля 1909 г.)
В связи с безвременной смертью профессора Ньютона, чьей мудрости и мужеству мир обязан своим спасением, меня попросили написать для первой газеты новой эры нечто вроде отчета о появлении ужасного сорного растения, которое заполонило землю и угрожало уничтожить человечество.
Профессор намеревался выяснить происхождение сорной травы, ее отношение к обычным растениям, характер ее видимого роста и окончательную форму, которую приняла бы поросль. К сожалению, его заметки по этим вопросам сильно сокращены, полны технических деталей и остаются мне непонятны; кроме того, лично я не обладаю достаточными знаниями для рассмотрения научных аспектов дела. Поэтому мне придется ограничиться простым описанием событий, свидетелем которых я был.
В девять часов вечера 10 ноября 1908 года я вышел из своей конторы на Норфолк-стрит, воспользовавшись запасным ключом, полученным от швейцара. Сначала я подумал, что идет снег; но когда я протянул руку и поймал несколько «снежинок», то увидел, что это были хрупкие белые семена, чем-то похожие на семена дыни, только менее плотные. Там, где они лежали на дороге кучами, показавшимися мне сугробами, их цвет казался серым. В конце улицы, на набережной, «сугробы» были выше; подойдя ближе, я обнаружил, что это были не семена, а поросль серой сорной травы. Трава обвилась вокруг моих ботинок, когда я попытался переступить через нее.
Я наклонился и взял отросток, чтобы рассмотреть его; но когда я попытался сорвать его, он растянулся, как эластичная резина, не отломившись. Усики были круглыми и в нерастянутом состоянии имели около четверти дюйма в диаметре. На них виднелись шедшие через равные промежутки сферические выпуклости, напоминавшие на расстоянии маленькие ягоды. Они, по-видимому, состояли из того же вещества, что и усики. Отросток начал обвиваться вокруг моих пальцев, и мне лишь с некоторым трудом удалось их разжать. Улица и набережная были пустынны, но три или четыре лошади на стоянке извозчиков испуганно шарахнулись в сторону, когда трава обвилась вокруг их ног. За те несколько минут, что я наблюдал за ней, она заметно выросла. Чувствуя некоторую тревогу, я направился обратно по Норфолк-стрит.
Сорняк распространился и там; я заметил, что в тех местах, где падало белое семечко, с поразительной быстротой всходило свежее растение. На Стрэнде трава была почти в ярд высотой. Водители конок нахлестывали своих испуганных лошадей в тщетных попытках проехать по ней. Пешеходы не могли пошевелиться, за исключением какого-то крупного сложения мужчины, который маленьким топориком прорубил проход в зарослях для себя, своей жены и дочери — хорошенькой девушки лет девятнадцати.
Они спускались к набережной, но я предупредил их, что там все густо заросло травой. Молодая леди предложила спрятаться в одном из домов, и я пригласил их в свою контору. Отростки хватали людей, тянули их вниз и накрепко обвивали, как мух в паутине. Мы слышали крики и вопли по всему Стрэнду. Лошадь упала и билась, перевернув карету. Пока мы разговаривали, трава распространилась по Норфолк-стрит и стала цепляться за наши ноги, когда мы бросились бежать. Дама споткнулась и упала. Щупальца растения немедленно схватили ее, и только с большими усилиями нам удалось ее освободить. Войдя в дом, мы не смогли запереть дверь, пока не обрубили тянувшиеся к нам усики.
Я включил электрический свет в коридорах и повел новых друзей в свой кабинет на пятом этаже. Старшая из дам была очень слаба, и я дал ей немного бренди, содовой и бисквитов. К счастью, этого у меня было в избытке.
Джентльмена звали Джордж Бейкер, его жену — Мэрилин Бейкер, а девушку — Вива. Семья покупала антикварные диковинки на Стрэнде; им повезло, так как среди покупок оказался и топорик мавританской работы с грубой гравировкой. Некоторые встреченные ими на улицах люди рассказали, что сорняк растет по всему Лондону и что гвардейцы получили приказание его выпалывать. Один ученый пожилой джентльмен предположил, что семена были атомами какой-то распавшейся планеты или элементами некоего будущего мира, и что они содержали первичные зародыши жизни, заставлявшие их расти, когда они вступали в контакт с подходящей материей.
— Это прямо дьявольщина! — яростно воскликнул мистер Бейкер. — Приходским советам следовало бы разослать цистерны с раствором средства от сорняков или... или еще что-нибудь. Я не знаю, что следует делать, но они должны хоть что-то сделать.
Он взволнованно вытер лицо носовым платком.
— Дьявольщина! — повторил он. — Трава прорастает сквозь каменные плиты, деревянную брусчатку, буквально через все. Она... она хватает людей!
— Да, хватает людей! — повторила его жена, заламывая руки. — Мы это видели.
— Растение прилипает к вам, — дрожащим голосом добавила девушка. — Цепляется за вас. О, если трава продолжит расти!..
Ее мать пронзительно вскрикнула, а отец застонал.
—
