плеер с наушниками, пара упаковок от таблеток – пустых. Птичник бы никогда не оставил что-то опасное там, куда мы можем добраться. Даже представить не могу, сколько всего полезного можно найти в запертых ящиках его стола.
Ник хмыкает.
– А завтрак в постель по утрам она ещё не хочет?
Я пожимаю плечами.
– Ладно. Но если она будет спать, когда я приду, вылью этот чай ей на голову.
Мне стоило улыбнуться или хотя бы посочувствовать Эде, но я молчу.
Птичник никогда не оставляет опасных предметов на виду.
И сегодня он просчитался.
Потому что в углу стола, рядом с кипой бумаг, около белых ошмётков пластика лежит тонкий канцелярский нож. Дрянной, сломается от одного удара, но для моих вен должно хватить.
– Психе, – зовёт Ник. Сестра напрягается, слезая с кресла.
Я быстро отвожу взгляд.
– М?
– Что с вами… – он кивает в сторону двери, думая, что сестра там. – …тогда произошло? Почему ты снова решила самоубиться?
– Оу, – никогда не знала, что на это отвечать. – Ничего особенного.
Я снова бросаю взгляд на нож. Синий пластик, чёрный бегунок и металл, достаточно острый.
– Просто я больше не могу это терпеть.
Он фыркает, вытаскивая из чашек чайные пакетики.
– Мне этого никогда не понять.
– Не вздумай, – шипит сестра.
– В смысле, здесь не так уж и плохо. Жизнь вообще не так уж плоха.
– Нас снова запрут, если узнают. И неделей не ограничатся!
– А ты большую часть времени адекватна. И… не хочешь ещё чаю? И у тебя всё не так плохо с галлюцинациями, как, например, у Эды.
– Я не галлюцинация! Эва, не вздумай его брать, идиотка!
– Да заткнитесь! – не выдерживаю я.
Оба смотрят на меня. Слишком громко. Сейчас Птичник выйдет из палаты Кита, и…
В голове будто прояснилось на пару секунд.
– Прости. И, да, налей ещё, пожалуйста, – я протягиваю Нику свою полупустую кружку. Он отворачивается к стене, где за креслом воткнут в розетку чайник. Сестра шипит что-то, но я больше не слушаю. Быстрым и бесшумным движением я хватаю нож и прячу его в карман штанов, к сахару.
Ник поворачивается ко мне, кружка в его руках снова полная.
– Спасибо.
Сестра взмахивает руками и стонет.
– Идиотка, какая же ты идиотка, – и она растворяется в воздухе, второй раз за день.
Мне сегодня везёт.
Но нож в моём кармане, и когда Птичник заметит пропажу, он сразу же подумает на меня, поэтому надо спрятать его и быстро. Можно было бы, конечно, покончить с собой прямо там, в коридоре, залив кровью стол и добавив её в чай, который Ник сейчас так старательно подслащивает рафинадом. Но я не хочу торопиться. Чувствую, что если поспешу в этот раз, снова ничего не получится.
Поэтому я говорю:
– Зайду к Принцу.
Ник кивает и, кажется, хочет ответить, но я уже спешу к третьей палате, стараясь не расплескать чай. Больше всего я боюсь, что по пути меня поймает Птичник, или нож выпадет из кармана.
У Принца очень спокойно. Он неподвижно лежит на подушках, глаза закрыты, руки и ноги ремнями привязаны к кровати. Так он выглядит всегда, когда кто-то из нас к нему заходит. Бывает, конечно, и по-другому. Но о подобном мы узнаём только по крикам и беготне Птичника и спешно вызванных санитаров.
И прости, Принц, сегодня я не могу посидеть с тобой. Я пришла к тебе, потому что ты будешь молчать, ты вообще не заметишь, как я приподнимаю подоконник. Под ним небольшая, забытая строителями щель, о которой никто, кроме меня не знает. Там уже лежит баночка мёда, которую я несколько недель назад утащила для Кита. Теперь там лежит и нож.
Снова схватив кружку, я иду к общей комнате. Голос Птичника доносится от палаты Ольги. Он решил устроить внеплановый осмотр? Тем лучше, может, он заговорится, и когда вернётся на пост, забудет, что оставил нож.
Эда успела задремать, пока нас не было. Около неё лежит газета с незаконченным кроссвордом.
Надо бы разбудить её, пока Ник не вылил сладкий чай ей на голову.
Он ничего не забыл.
Он ловит меня сразу после обеда – хватает за плечо, тянет в палату. Эда издаёт удивлённый возглас, я чувствую тяжёлый взгляд Ольги на спине, и за нами закрывается дверь.
– Отдашь сама? – спокойно спрашивает Птичник. Только больно сжимает мою руку.
Не дождётся!
– Отдать что? Если вы про сахар, я его и так уже Киту отдала.
– Эва, не строй из себя дуру. Нож.
Почему все меня сегодня оскорбляют? Сначала сестра, теперь вот Птичник.
– Что за нож? Мне их даже не дают, одной ложкой ем, – чистая правда.
– Хватит, – хватка становится сильнее. – Мой канцелярский нож. Ты его взяла.
А не надо было бросать на столе.
– Ничего я не брала.
– Не ври.
– Не брала! – срываюсь я. – А если бы и взяла, уже бы с тобой тут не разговаривала!
Он отстраняется, опуская руку. Я его не убедила. Птичник не работал бы здесь так долго, если бы верил психам на слово.
Он зовёт санитаров, и они обыскивают комнату. Я в это время спокойно сижу на кровати. Пусть ищут. Удачи. Тайник под подоконником в палате Принца им всё равно не найти.
Перевернув и прощупав всё, Птичник недовольно смотрит на меня.
– Придётся тебе посидеть здесь.
– Но я…
– Пока мы не осмотрим всё отделение, – он кивает санитарам, и они выходят из палаты. Потом Птичник долго смотрит на меня.
Это трудно выдержать. Он будто пытается просветить меня, как рентгеном. Я начинаю ёрзать на покрывале, когда Птичник выходит из палаты. Хлопает дверь, поворачивается в замке ключ.
Я облегчённо вздыхаю. Теперь остаётся только ждать, когда меня освободят, чтобы снова зайти к Принцу и забрать нож.
В этот раз всё точно получится.
Нас не выпускают из палат до вечера. Птичник лично закрывает все двери, звеня своей связкой ключей. Я сижу на полу, прислонившись ухом к двери, и слушаю, как он, вроде тюремного надзирателя, ходит по коридору.
Всё ещё не поняли, почему мы зовём его именно Птичником? Вот он, запер нас всех по клеткам, и ходит между дверей, иногда останавливаясь, чтобы…
Шаги замирают. Заглядываю в замочную скважину, в ответ на меня смотрит сине-серый глаз.
– Отойди от двери, Эва, – голос из-за створки звучит глухо. – Скоро принесут ужин.
– Ладно. Только не надо меня так звать.
Он медленно моргает.
– Тебе настолько нравится прозвище?
– Нет. Но меня легко перепутать с Эдой.
Это правда.
