приходила к… вам, но однажды не вернулась. Вы погубили её.
— Кто?
— Люди… Мы не можем приходить в ваше будущее, потому что его не существует. Но мы можем приходить в ваше настоящее… или прошлое, выбрав, лишь единожды, отправную точку своего появления. Я мог бы появиться здесь двадцать лет назад и смотреть, как ты играешь в песочнице… Эмма, я понимаю, что всё это странно звучит. Но это моя жизнь, и она такая, какая есть, независимо от того, веришь ты или нет.
— Ты можешь приходить к нам, когда захочешь? — Эмма спрашивала то, что приходило ей в голову, стараясь не думать об абсурдности этих слов.
Принц посмотрел на неё с наигранной гордостью и заявил:
— Да, я могу приходить, когда захочу! До тех пор, пока…
Он вдруг замолчал.
— До тех пор, пока что?
— Пока струны целы, — ответил он как-то тихо и уже без игривости.
…Ещё час ненавязчивых разговоров пролетели как один миг. Пока наследный принц отвлекся на телефонный звонок, Эмма потянулась к лежавшей рядом гитаре. Что-то непреодолимое толкало её к ней. Она провела рукой по грифу. Дальше. Дальше. Её рука остановилась на колках и зачем-то повернула один из них.
И произошло страшное.
Этот звук порвавшейся струны она запомнила на всю жизнь.
Ким оборвал разговор на полуслове и обернулся в недоумении, с бледным лицом:
— Нет. Нет. Это невозможно… Пожалуйста, не сейчас…
Он вышел из комнаты, бахнув дверью так, что рядом треснула штукатурка.
Тишина.
Принц вскоре вернулся расстроенный и злой.
Эмма нашла в себе силы сказать ему:
— Извини. Я не знаю, почему я… Почему это произошло… Извини.
— Я знал, что это кого-нибудь может случиться. Я был готов… То есть… я думал, что я был готов к этому… Но не от тебя… Не от тебя!
Не смея возразить, Эмма поднялась с кровати.
Наследный принц остановил её уже на пороге.
— Не уходи… Это я должен уйти. Навсегда. И я больше никогда тебя не увижу.
Он медленно вытер горячую слезу на её щеке и выключил свет.
Ночные кошмары, ночные радости…
Самые страшные и самые прекрасные они приходят к нам, когда наш разум уже почти под властью сна, но всё еще цепляется за реальность. И всё то, что мы переживаем, балансируя на этой грани, несёт нас единым потоком куда-то в бездну…
А потом — страх.
Это как боязнь воды… воды, в которой ты вдруг ощущаешь чьё-то прикосновение, а дальше — паника от того, что тебя сейчас затянет туда, откуда уже не выбраться. И это будет не дно — даже на дне было бы спокойно, хотя бы потому что ты не можешь двигаться дальше. Не можешь — значит, не должен. И над тобой только толща мутной воды, которая теперь твоё небо.
Но это — бездна. И здесь нет дна. Ты будешь падать, падать, падать бесконечно.
Вода всегда там, где и должна быть. Мы знаем, где она была вчера, где она сейчас и где будет завтра. Мы ходим по берегу на безопасном от неё расстоянии и строим там замки из песка.
Но потом…
Одно движение, одно слово, один взгляд и такой устойчивый, как всегда казалось, берег уходит из-под ног, и вот ты уже летишь в эту воду, и падаешь в неё тихо, без брызг.
Сон ушел туда же, куда уходит ночь. Робкий, трепетный свет раннего утра лёг на красные лилии, сложно переплетающиеся в узоре на холодном белом поле простыни.
Кима не было. Гитары тоже. Эмма увидела возле себя его смартфон и записку: «Квартира оплачена до конца года, можешь приходить сюда, когда захочешь. Не вини себя. Вещи мои можешь продать. За усилитель спокойно проси двадцатку, не меньше. Прощай»
Она уткнулась в подушку — теперь уже некому было вытирать её слёзы.
Глава 7
Рагвард тяжело спускался по ступеням, которые явно были ему не по размеру, оттого приходилось и так и эдак разворачивать лапы, чтобы не упасть. От стен тянуло подвальным холодом, что было немудрено, поскольку трактир «Бешеная перепёлка» находился в нижнем, подземном, этаже доходного дома, у крепостной стены. В отсутствии окон трактир освещался исключительно масляными лампами, которые воняли и коптили, но давали хоть какой-то свет. С появлением Рагварда шумное веселье сменилось скептическим шепотом.
— О! Ваша светлость пожаловали…
— Нянька пришла…
— Какими судьбами, Рагвард?
Чудище огляделось, щурясь огненным взглядом.
— А ну заткнулись все! Челядь…
— Что-то ты не вежлив с народом, Рагвард!
— С каких это пор барыги и попрошайки олицетворяют себя с народом? — Рагвард засмеялся и обратился к хозяину трактира, который уже выжидающе стоял за барной стойкой: — Две пинты темного. Запиши на мой счёт!
— Иди к чёрту, Рагвард! — хозяин в сердцах скинул полотенце с плеча. — Ты мне уже пять золотых должен!
— Должен — отдам.
Хозяин трактира, шипя проклятия, поставил большую кружку с пенной шуршащей шапкой.
— Отлично! — чудище, взяв пиво, пошло в самый темный угол, к цели своего визита.
Там, в этом тёмном углу, в одиночестве сидел наследный принц. Рагвард присел напротив, отхлебнул из кружки и удовлетворённо зарычал.
— Возвращайся. Хорош уже, — он с заботой в голосе обратился к принцу, который выглядел настолько плохо, насколько плохо мог бы выглядеть убитый, но почему-то до сих пор живой человек.
Принц посмотрел на него покрасневшими глазами и отвернулся, закинувшись очередной порцией вина. Рагвард терпеливо продолжал:
— Я не умаляю твоей трагедии. Я не жду, что ты сейчас отряхнешься, как собака и будешь снова жить счастливо, как ни в чем не бывало. Я пришел, потому что не могу спокойно смотреть, как ты опускаешься на дно.
— Я потерял её, Рагвард.
Рагвард вздохнул.
— Ты знал, что не сможешь быть с ней вечно. Так ли важно когда наступит конец — сегодня, завтра, через год или через десять лет? Это было неизбежно. Ты также помнишь о том, что после коронации ты и так бы не смог больше уходить в их мир — король не может покидать своё королевство. Пусть никто сейчас не скажет, когда ты станешь королём, но это будет. Так что возьми себя в руки, ваше высочество, и возвращайся.
***
По галерее королевского дворца, ведущей в тронный зал, твердым шагом шёл наследный принц. В тронном зале его ждал отец — Виллиан Эрхард Непобедимый, король Иерхейма.
Король был уже в почтенном возрасте, который ничто не выдавало, когда он, стоя спиной к двери, смотрел вниз на придворцовую площадь, припорошенную снегом. Величественный,
