учительница общались между собой?
— Нет. Они даже не были знакомы. Я как-то не догадалась их познакомить. Понимаете, учительница думала, что это она меня научила так быстро говорить.
— То есть ты лукавила, — перешел на «ты» Олег Михайлович.
— Немного. Вы правы.
Они погуляли около часа, разговаривая о незначительных, по мнению Оли, предметах, и в полной темноте вернулись в дом.
Целую неделю Оля занималась с немкой: накрывала на стол, стирала, вышивала, читала…
— Помни главное: во всем должен быть идеальный порядок. Белый крахмальный передник. Хорошее мыло на видном месте. Обмылок — в стирку. Ничего не должно пропадать. Покупать надо всегда в одном месте. Сначала спрашивай цену. Качай головой. Все должно казаться дороговатым. Любуйся природой. Восхищайся чужими детьми. Понимаешь? Бесконечно хвали кошку, собаку… Так принято. И никаких серьезных разговоров.
— Дитя мое, — однажды вечером сказала фрау. — Я не стану рассказывать господину Олегу про то, что я поняла о тебе. Ты росла с прислугой — это очень заметно. У тебя дома все говорили на немецком. Ты росла в нашей культуре. Это не мое дело, но будь внимательна. Иначе к тебе возникнет слишком много вопросов. А мне почему-то кажется, что тебе не захочется на них отвечать.
— Спасибо, фрау.
— И еще. У тебя отчетливое швейцарское произношение. Очень четкое. И ты не склонна перенимать чужое. А это свидетельство того, что ты говоришь на этом языке с рождения. Я права?
— Не знаю, фрау. Я умею говорить только так.
Потом все куда-то исчезли. И Оля терзалась сомнениями. Через пару дней снова появился Олег Михайлович.
— Собирайся. Мы уезжаем.
— Я вернусь в институт? — обрадовалась Оля.
— Нет. Мы поедем на базу, где с тобой будут заниматься другие люди. Ради собственной безопасности не рассказывай, где ты была и что видела. Хорошо? Ни при каких обстоятельствах не узнавай нас.
— Простите?
— Я имею в виду на улице, где-нибудь еще. Если только на это не будет дополнительной команды. Это понятно?
— Да.
Бабушка еще в детстве научила Олю говорить кратко и отвечать только на поставленный вопрос: «Спрашивают на улице, куда идешь? Отвечай — в школу. И все. Без деталей: первый урок математика, второй — история».
Ехали долго, сначала через пригород, потом через всю Москву. Приехали за полночь. На крыльце дома, похожего на барак, Олю встретила грузная женщина и провела ее на второй этаж.
— Это твоя комната, — не слишком приветливо по-русски сказала она. — Туалет в коридоре. Стучись. Душ там же. Полотенце дам. Суши у себя. Раздетая не бегай. Все.
Душ… Это благословение божье для человека, который мылся всю жизнь в тазике, экономя каждую каплю теплой воды.
«Какое счастье! — думала Оля. — Жаль мыла нет хорошего».
Утром Олю вызвали. Встреча с куратором, так следовало именовать солидного и строгого дядечку в военной форме без знаков отличия, произошла в беседке. Наверное, вокруг было красиво. Но сейчас все утопало в огромных сугробах.
— Что ж, Ольга. Будем работать. Характеристики на вас получили. Ваши дядя с тетей — партийные работники. Отец — командир Красной армии, геройски погиб. Домохозяйка — член партии с дореволюционным стажем, знакомая дяди. Заниматься будете с профессором из Германии. Главное — это язык и его тонкости. А еще манера поведения. Я бы сказал — ожидаемое поведение. Это понятно?
— Да.
— Вопросы?
— Для чего все это? — Оля постаралась убрать из голоса тревожные ноты, у нее получилось.
— Думаю, вы догадываетесь сами. А тонкости — это потом. Еще слишком рано о чем-то говорить. Я только напомню, что при поступлении в институт вы подписали бумагу о том, что обязуетесь поехать по распределению в любую точку. Считайте, что вас досрочно распределили. Еще вопросы? Вы свободны.
И потянулись дни в беседах с господином профессором.
— Зови меня просто — герр профессор. Не засоряй память лишними именами, дитя мое.
Говорили обо всем: театр, книги, архитектура. Оля много читала, в том числе немецкие газеты.
— Немецкая девушка читает газеты, потому что сейчас так принято. И полностью одобряет действия фюрера. Даже если у нее уже погиб брат или жених. Они погибли за великую Германию и фюрера.
Профессор не очень нравился Оле. В нем была какая-то затаенная насмешка, прикрытая учтивостью и вниманием. Она это чувствовала, и ее часто охватывало раздражение и желание сказать какую-нибудь колкость. Однако, когда она уже была готова высказаться, профессор начинал интересный разговор, и Ольга переключалась.
— Ты умеешь сдерживать свои эмоции, — однажды сказал профессор. — Это очень хорошо. Плохо, что ты не слишком быстро переключаешься. Получается натянутость, что несвойственно девушке — беззаботной и легкомысленной.
— А почему я должна быть беззаботной и легкомысленной? — удивилась Оля.
— Потому что у тебя такой образ: простушка, «инженю» по-французски. И еще ты думаешь очень заметно. На лице видна работа ума. Это плохо.
База, именно так называл куратор дом, где обитала Оля, делилась на две части. В одной жила Оля и русские женщины, весьма неприятные, которые оживали, вернее, преображались, только когда появлялись мужчины.
— Ты довольна соседством? — спрашивал куратор при женщинах.
— О, да! — неизменно отвечала Оля, ласково улыбаясь теткам. — Мы уже подружились. Мне все так помогают!
— Вот и отлично. Попробуй сыграть сегодня роль гостеприимной немецкой хозяйки, к которой пришли неожиданные и такие желанные гости, но помни при этом: der Gast ist wie der Fisch, er bleibt nicht lange frisch[2].
— Ein froher Gast ist niemands last[3], — нашлась Оля.
Она начала улыбаться и хлопотать, вспоминая, как делала это Матильдочка, когда после командировки домой возвращался отец, но потом спохватилась.
— Простите, но это абсолютно не принято там.
— Умница, — хвалил куратор. — Молодец. Теперь давай посмотрим немецкие фильмы. Твоя задача не только все понять, но и вести себя за просмотром как подобает немецкой девушке. А потом ты перескажешь фильм, предположим, нашей буфетчице, так, чтобы она все поняла.
Оля пересмотрела десяток фильмов, поражаясь красоте съемок и банальности сюжетов. Теперь каждый вечер она пересказывала очередной тетке какой-нибудь фильм, не забывая в конце добавить, что все это враги, которые так удачно маскируются под хороших людей.
Добрались и до Закона Божьего, до отличий католицизма от лютеранства и пришли к выводу, что Оля должна позиционировать себя католичкой.
— Большинство немцев на самом деле католики. Не яростные, но весьма ревностные. Сам фюрер — католик. Поэтому будет проще ходить на мессы, чем в другие церкви.
«Спасибо, Матильдочка, и тебе, и твоим молитвам. — думала Оля ночью. — Не зря ты училась при монастыре. Меня подготовили ко всему, только не к жизни в Москве».
С другой стороны,
