прочел?
– Нет, жизненный опыт. Возможно, я пока не заслужил права занять должность твоего штатного слушателя, но и на роль постороннего уже не гожусь.
– Намекаешь, что мы с Петькой от тебя зависим?
– Странная у тебя тяга к огрублению простых вещей. Хорошо, сама скажи: я посторонний? Совсем никакого отношения к вам не имею?
Вера по-прежнему молча смотрела в окно. Потом повернулась к Воронцову:
– Странный вы народ – мужики. На все-то вы имеете право. Если перед вами женщина. А если перед вами другой мужик, на голову выше и на полметра шире в плечах – ваши права сразу съеживаются и вы рады их ему уступить по первому требованию.
– Понятное дело – против лома нет приема, если нет другого лома. Ты от темы все же не уклоняйся: муж вас с сыном выгнал, или ты сама ушла?
– Я увидела в квартире женское белье и возмутилась, а он велел мне заткнуться. Вот и скажи, сама я или не сама?
– А ваши вещи он почему не отдает? Чего хочет-то? Чтобы ты пришла и осталась?
– Мне все равно, чего он хочет. Я к нему не вернусь.
– Понятно. И каков же план действий?
– Не знаю. Нам уйти?
– Вечно ты все наизнанку выворачиваешь. Согласись, ведь нужно придумать какой-то план? Ты сюда рванула сразу из своей квартиры, как только банк ее забрал? Кстати, при наличии несовершеннолетнего ребенка они не имели права.
– Вечно ты о правах! Имели или не имели, а вот выгнали. Только я свою квартиру сдавала, а сама снимала комнату.
– Работала?
– Работала, в музыкальной школе.
– В музыкальной школе? Не вдохновляет. Зарплаты даже на комнату не хватало?
– Может, и хватило бы, только хозяин стал приставать.
– И ты сорвалась к любимому мужу?
– По-твоему, следовало снять другую комнату?
– Видимо, все не так просто.
– Очень даже сложно. Комнату нужно искать неизвестно сколько дней с неопределенным результатом, а деньги уже почти кончились. Вот и поехали.
– А под каким предлогом он вообще один в Москву уехал, да еще с твоими деньгами?
– Ясно, под каким. Мол, пока обоснуется да угнездится, лучше без семьи. Всякое ведь может случиться, руки лучше иметь свободными.
– Это уж точно. Похоже, он себе не только руки освободил.
– Слушай, ты хоть когда-нибудь был женат?
– К счастью, нет.
– Почему же «к счастью»?
– Потому что не испытываю ни малейшего желания отвечать за чью-то жизнь. Видимо, муж из меня никакой.
– А ты и рад!
– В общем, да. Живу в мире с самим собой. Появись здесь жена, я бы, наверно, руки на себя наложил. Не представляю, как это люди семьями живут?
– А ты сам из детдома?
– Нет, почему. У меня родители живы-здоровы.
– Куда же ты их дел?
– Никуда я их не девал! Как бабушка умерла, они уехали к ней в однокомнатную, а эту поручили моим заботам. Житейского опыта набираться в преддверии женитьбы.
– Набрался опыта?
– Набираюсь потихоньку. Правда, перспектива свадьбы все равно не прорисовывается.
– Почему?
– Говорю же – страшно подумать. В сорок лет жизнь наново перекраивать – чур меня!
– Значит, родители напрасно внуков ждут?
– Напрасно. Если бы, скажем, можно было одну внучку им из воздуха сделать – я бы не отказался. Но с женщиной связываться – на фиг мне головная боль? Она ведь первым делом захочет мебель поменять и ремонт сделать.
– И правильно сделает. У тебя квартира хорошая, а обстановка ужасная.
– И ты туда же. Нормальная обстановка.
– Ужасная. Словно пришла в гости к строгой бабушке, которая носит пенсне и бьет линейкой по спине, чтобы я не сутулилась.
– Но к бабушке ведь пришла. Плохо разве?
– Не плохо. Тоскливо как-то, уйти поскорей хочется. У тебя квартира не для людей, а для истории.
– Тебя послушать – так здесь жить невозможно. А я здесь всю жизнь перекантовываюсь, и очень хорошо себя чувствую.
– А на фортепьяно играешь?
– Немного. Но учился не в музыкальной школе – бабушка учила, потом мама. Но я не получал удовольствия, а они не слишком напирали.
– Можешь сейчас что-нибудь сыграть?
– Зачем тебе? Ты что преподавала в своей музыкалке?
– Фортепьяно.
– И тебе не надоели ученические упражнения?
– Я люблю учить музыке. Мне даже гаммы нравятся, хотя я слушала их много лет ежедневно. В них есть какая-то загадка. Сказка о гадком утенке, только сразу не поймешь, превратится он в лебедя или так и останется обыкновенным взрослым уродцем. Дети ведь такие разные, так непохоже друг на друга проходят гаммы, которые всем кажутся образцом одинаковости. Смысл искусства наиболее виден в ученическом исполнении. Если умения еще нет, а искусство уже существует, само собой приходит убеждение, что музыка переживет людей и останется на пустой планете памятником человеческой душе.
– Нерукотворным.
– Так ты сыграешь?
– Прямо сейчас?
– Какая-то проблема?
– Странный у нас диалог – из одних вопросов.
– Скажи «да» или «нет», и диалог станет обыденным.
– Твой Петька там телевизор смотрит.
– Ничего, переживет.
– Я до сих пор не могу забыть его истерику тогда, утром. Ты не боишься снова его довести?
– Нет, тогда у него просто случился нервный срыв. В общем он мальчик спокойный. Не пытайся сменить тему.
– Зачем тебе понадобилось мое исполнительское искусство?
– Терпеть не могу людей, которые держат дома фортепьяно для мебели.
– Я на нем играю, когда стих находит. Правда, ничего нового давно не разучивал. Я ведь не гений, на лету мелодии не подхватываю.
– Я не требую от тебя мирового уровня. Мне просто интересно: умеешь или не умеешь?
– Если не умею – я сноб, жлоб, мещанин и вообще редиска?
– Нет, просто человек, живущий по привычке.
Воронцов с детства не играл на публике, а в те тяжкие времена его принуждали старшие, чем навсегда отбили охоту к музицированию на потребу гостям дома. Он не столько боялся проявить бездарность, сколько испытывал неприятный привкус насилия над собственной волей и стремился поскорее прекратить экзекуцию. Наилучшим способом добиться желаемого ему показалась капитуляция. Он решительно встал, резко отодвинув табуретку, отправился в гостиную, разминая по пути пальцы рук, и уселся за пианино. Петька с дивана лениво смотрел на Воронцова и вошедшую вслед за ним Веру, не постигая их замысла. Затем недоучка в меру скромного таланта сыграл несколько тактов из Шопена и повернулся к своей мучительнице:
– Для мебели у меня пианино?
– Нет.
– Достоин я его иметь?
– Разрешаю. Тебе важно мое мнение?
– Сама же все начала. Я бы и не вспомнил об этой штуке.
– Я-то начала, но почему тебе понадобилось довести до конца?
Воронцов раздраженно встал:
– Всегда так с вашей сестрой. Можно наизнанку
