Книга Поцелуй негодяя - Пётр Самотарж

– Нет, жизненный опыт. Возможно, я пока не заслужил права занять должность твоего штатного слушателя, но и на роль постороннего уже не гожусь.

– Намекаешь, что мы с Петькой от тебя зависим?

– Странная у тебя тяга к огрублению простых вещей. Хорошо, сама скажи: я посторонний? Совсем никакого отношения к вам не имею?

Вера по-прежнему молча смотрела в окно. Потом повернулась к Воронцову:

– Странный вы народ – мужики. На все-то вы имеете право. Если перед вами женщина. А если перед вами другой мужик, на голову выше и на полметра шире в плечах – ваши права сразу съеживаются и вы рады их ему уступить по первому требованию.

– Понятное дело – против лома нет приема, если нет другого лома. Ты от темы все же не уклоняйся: муж вас с сыном выгнал, или ты сама ушла?

– Я увидела в квартире женское белье и возмутилась, а он велел мне заткнуться. Вот и скажи, сама я или не сама?

– А ваши вещи он почему не отдает? Чего хочет-то? Чтобы ты пришла и осталась?

– Мне все равно, чего он хочет. Я к нему не вернусь.

– Понятно. И каков же план действий?

– Не знаю. Нам уйти?

– Вечно ты все наизнанку выворачиваешь. Согласись, ведь нужно придумать какой-то план? Ты сюда рванула сразу из своей квартиры, как только банк ее забрал? Кстати, при наличии несовершеннолетнего ребенка они не имели права.

– Вечно ты о правах! Имели или не имели, а вот выгнали. Только я свою квартиру сдавала, а сама снимала комнату.

– Работала?

– Работала, в музыкальной школе.

– В музыкальной школе? Не вдохновляет. Зарплаты даже на комнату не хватало?

– Может, и хватило бы, только хозяин стал приставать.

– И ты сорвалась к любимому мужу?

– По-твоему, следовало снять другую комнату?

– Видимо, все не так просто.

– Очень даже сложно. Комнату нужно искать неизвестно сколько дней с неопределенным результатом, а деньги уже почти кончились. Вот и поехали.

– А под каким предлогом он вообще один в Москву уехал, да еще с твоими деньгами?

– Ясно, под каким. Мол, пока обоснуется да угнездится, лучше без семьи. Всякое ведь может случиться, руки лучше иметь свободными.

– Это уж точно. Похоже, он себе не только руки освободил.

– Слушай, ты хоть когда-нибудь был женат?

– К счастью, нет.

– Почему же «к счастью»?

– Потому что не испытываю ни малейшего желания отвечать за чью-то жизнь. Видимо, муж из меня никакой.

– А ты и рад!

– В общем, да. Живу в мире с самим собой. Появись здесь жена, я бы, наверно, руки на себя наложил. Не представляю, как это люди семьями живут?

– А ты сам из детдома?

– Нет, почему. У меня родители живы-здоровы.

– Куда же ты их дел?

– Никуда я их не девал! Как бабушка умерла, они уехали к ней в однокомнатную, а эту поручили моим заботам. Житейского опыта набираться в преддверии женитьбы.

– Набрался опыта?

– Набираюсь потихоньку. Правда, перспектива свадьбы все равно не прорисовывается.

– Почему?

– Говорю же – страшно подумать. В сорок лет жизнь наново перекраивать – чур меня!

– Значит, родители напрасно внуков ждут?

– Напрасно. Если бы, скажем, можно было одну внучку им из воздуха сделать – я бы не отказался. Но с женщиной связываться – на фиг мне головная боль? Она ведь первым делом захочет мебель поменять и ремонт сделать.

– И правильно сделает. У тебя квартира хорошая, а обстановка ужасная.

– И ты туда же. Нормальная обстановка.

– Ужасная. Словно пришла в гости к строгой бабушке, которая носит пенсне и бьет линейкой по спине, чтобы я не сутулилась.

– Но к бабушке ведь пришла. Плохо разве?

– Не плохо. Тоскливо как-то, уйти поскорей хочется. У тебя квартира не для людей, а для истории.

– Тебя послушать – так здесь жить невозможно. А я здесь всю жизнь перекантовываюсь, и очень хорошо себя чувствую.

– А на фортепьяно играешь?

– Немного. Но учился не в музыкальной школе – бабушка учила, потом мама. Но я не получал удовольствия, а они не слишком напирали.

– Можешь сейчас что-нибудь сыграть?

– Зачем тебе? Ты что преподавала в своей музыкалке?

– Фортепьяно.

– И тебе не надоели ученические упражнения?

– Я люблю учить музыке. Мне даже гаммы нравятся, хотя я слушала их много лет ежедневно. В них есть какая-то загадка. Сказка о гадком утенке, только сразу не поймешь, превратится он в лебедя или так и останется обыкновенным взрослым уродцем. Дети ведь такие разные, так непохоже друг на друга проходят гаммы, которые всем кажутся образцом одинаковости. Смысл искусства наиболее виден в ученическом исполнении. Если умения еще нет, а искусство уже существует, само собой приходит убеждение, что музыка переживет людей и останется на пустой планете памятником человеческой душе.

– Нерукотворным.

– Так ты сыграешь?

– Прямо сейчас?

– Какая-то проблема?

– Странный у нас диалог – из одних вопросов.

– Скажи «да» или «нет», и диалог станет обыденным.

– Твой Петька там телевизор смотрит.

– Ничего, переживет.

– Я до сих пор не могу забыть его истерику тогда, утром. Ты не боишься снова его довести?

– Нет, тогда у него просто случился нервный срыв. В общем он мальчик спокойный. Не пытайся сменить тему.

– Зачем тебе понадобилось мое исполнительское искусство?

– Терпеть не могу людей, которые держат дома фортепьяно для мебели.

– Я на нем играю, когда стих находит. Правда, ничего нового давно не разучивал. Я ведь не гений, на лету мелодии не подхватываю.

– Я не требую от тебя мирового уровня. Мне просто интересно: умеешь или не умеешь?

– Если не умею – я сноб, жлоб, мещанин и вообще редиска?

– Нет, просто человек, живущий по привычке.

Воронцов с детства не играл на публике, а в те тяжкие времена его принуждали старшие, чем навсегда отбили охоту к музицированию на потребу гостям дома. Он не столько боялся проявить бездарность, сколько испытывал неприятный привкус насилия над собственной волей и стремился поскорее прекратить экзекуцию. Наилучшим способом добиться желаемого ему показалась капитуляция. Он решительно встал, резко отодвинув табуретку, отправился в гостиную, разминая по пути пальцы рук, и уселся за пианино. Петька с дивана лениво смотрел на Воронцова и вошедшую вслед за ним Веру, не постигая их замысла. Затем недоучка в меру скромного таланта сыграл несколько тактов из Шопена и повернулся к своей мучительнице:

– Для мебели у меня пианино?

– Нет.

– Достоин я его иметь?

– Разрешаю. Тебе важно мое мнение?

– Сама же все начала. Я бы и не вспомнил об этой штуке.

– Я-то начала, но почему тебе понадобилось довести до конца?

Воронцов раздраженно встал:

– Всегда так с вашей сестрой. Можно наизнанку