в грязную тарелку. Пьянка в этот вечер продлилась недолго – в какой-то момент Грыжа неожиданно и беспричинно рассвирепела и с истеричными воплями выгнала всех собутыльников. А потом она уселась на табурет возле окна и долго всматривалась сквозь мутное стекло в тёмное, озаряемое вспышками молний, небо. Затем поднялась и принялась расхаживать по комнате. При этом она что-то неразборчиво бормотала, глядя в пол перед собой.
Маша наблюдала за ней из-за печки. В свете керосиновой лампы фигура Грыжи отливала медью. По стенам плясали тени. Гроза уже была совсем близко. Отблески молний врывались в окна, от громовых раскатов вибрировал воздух.
Грыжа уже не бормотала, а ревела как зверь, задрав голову к потолку. Она мелко дрожала, в глазах горело безумие. А Фёдор спал себе за столом. Из его приоткрытого рта в тарелку текла слюна. Маша глядела на Грыжу, сердце гулко колотилось в груди, в голове пульсировало единственное желание, чтобы гроза поскорее ушла, чтобы наступила тишина.
Но гром грохотал всё сильнее, а молнии сверкали яростнее. Пламя в лампе отчаянно трепетало. Балки на крыше скрипели под мощными порывами ветра.
Внезапно Грыжа захохотала. Это был чудовищный хохот – неестественный, сквозь стиснутые зубы. Лицо исказила жуткая гримаса, глаза превратились в узкие щёлки. На мгновение Маше почудилось, что там, в комнате, стоит и каркает огромная жирная ворона.
Распахнулась форточка, в дом ворвался ветер. Драная, засаленная занавеска вздулась точно парус. Пляска тени и света превратилась во что-то бешеное, безумное.
Хохот Грыжи стал обрывочным. Она словно бы иногда вспоминала, что в её груди теснится хохот и выпускала его в виде каркающих звуков. Выражение её лица постоянно менялось – то оно было как застывшая маска, то превращалось в какую-то сатанинскую гримасу. В таком состоянии Грыжа вышла из дома. Вернулась спустя несколько минут, и в руке она держала топор.
У Маши перехватило дыхание. Мало того, что снаружи бесновалась стихия, так ещё и в доме назревало что-то плохое. И спрятаться негде – закуток за печкой слишком ненадёжное убежище. Оставалось лишь внушать самой себе, что всё обойдётся, что всё не так ужасно, как кажется. Увы, внушение не работало, страшное предчувствие усиливалось.
Грыжа не спеша проследовала в комнату. Она по-прежнему издавала звуки, отдалённо похожие на смех. Сверкнула молния. От громового раската задребезжали стёкла в окнах. Ворвавшийся в форточку сильный порыв ветра выдул из блюдца окурки и разметал их по столу.
Хлынул ливень.
Маша видела, как Грыжа подошла к спящему отцу, как схватила его за шкирку и опрокинула на пол вместе со стулом. Фёдор даже не проснулся, лишь пробормотал что-то невразумительное, шамкая слюнявыми губами. А потом случилось то, отчего Маша едва не заорала – в последнее мгновение сумела сдержать крик, зажав рот ладонью.
Грыжа, издав резкий каркающий звук, взмахнула топором. Молния сверкнула ровно в тот момент, когда лезвие обрушилось на шею Фёдора. Ещё взмах…
Перед глазами Маши потемнело. Ей почудилось, что она уснула и попала в вязкий кошмар. Она была готова к любым ужасам в этом проклятом доме, но то, что творилось сейчас в комнате… Это не могло быть правдой. Страшный сон. Горячечный бред. Крик всё же просочился сквозь сомкнутые губы в виде стона. Маша хотела отвернуться, закрыть глаза, но какая-то подлая сила заставляла смотреть. Сквозь мутную пелену перед глазами она видела, как опускался и поднимался топор в руках Грыжи. Слышала звуковой хаос, в котором преобладали глухие удары.
Казалось, прошла целая вечность, когда Грыжа, наконец, остановилась и отбросила топор в угол комнаты. Непрерывно гримасничая, она взяла отрубленную голову Фёдора за волосы и водрузила её на стол.
Маша чётко сознавала: нужно бежать! Немедленно! Но она ощущала себя безвольной куклой, всё тело словно одеревенело. И даже бушующий в крови адреналин не мог развеять это предательское оцепенение.
Пламя в лампе отчаянно затрепетало и погасло. Наступила темнота, иногда разрываемая вспышками молний. Во мраке раздался хохот. На этот раз Грыжа смеялась истерично, визгливо. Отблески грозы ворвались в окна, и Маша увидела голову отца на столе. Во время следующей вспышки успела разглядеть Грыжу. Та, захлёбываясь от хохота, с каким-то остервенением размазывала кровь по своему лицу.
«Беги! Беги!..» – пыталась заставить себя Маша. Она едва не рыдала от собственной беспомощности.
Хохот резко прекратился.
– Выбирайся из-за печки, Машенька, – голос Грыжи был неожиданно ласковым. – Ну же, давай, выбирайся. Тут на столе картошечка осталась. Вкусная картошечка. Покушаешь. Ты ведь хочешь кушать?
«Беги! Беги!..» – пульсировало в висках.
Маша чувствовала, что вот-вот закричит. Она уже не могла сдерживать рвущийся из груди вопль.
– Мы сядем с тобой за стол и покушаем картошечки, – звучал в мятежной тьме слащавый голос Грыжи. – Ты, я и твой папа. Мы ведь одна семья. Выходи, Машенька. Выходи…
Сверкнула молния. Маша разглядела Грыжу. Та стояла в дверном проёме с топором в руке. Совсем близко. В двух шагах.
– Нам с тобой пора подружиться, Машенька. Сейчас самое время.
«Беги! Беги!..»
Гонимая волной паники, в голову ворвалась мысль: «Ещё мгновение – и всё! Беги же!»
В теле словно бы сработал спусковой механизм. Адреналин закипел в крови. Маша выскочила из своего укрытия, бросилась к входной двери. Грыжа взревела от ярости, лезвие топора врезалось в печку. Не помня себя, Маша выбежала в переднюю, затем на улицу, спрыгнула с крыльца и помчалась сквозь ливень через двор. Ей казалось, что Грыжа совсем рядом, за спиной – вот-вот схватит и зарубит. Молнии сверкали справа, слева, струи дождя вспыхивали серебром. Громовые раскаты звучали беспрерывно.
Выскочив за калитку, Маша побежала вдоль забора. Босые ноги утопали в грязи. Бежала, а перед глазами, как кадры безумной кинохроники, мелькали страшные образы: голова отца на столе, окровавленное лицо Грыжи, топор. Паника не отпускала ни на секунду. Теперь мерещилось, что Грыжа в любой момент вынырнет из завесы дождя. Если бы это случилось, то Маша не сомневалась: сердце разорвалось бы на части от ужаса.
Вспышки молний вырисовывали контуры домов, деревьев. Всё вокруг как будто ворочалось, дышало тёмным дыханием. Маша впервые за очень долгое время была за пределами двора, и это в разы усиливало страх. Дома казались ей чудовищами. Мерещилось, что они надвигаются на неё. И где-то рядом Грыжа с топором.
Поскользнулась в грязи, несколько мгновений барахталась. Поднялась. Задыхаясь, помчалась дальше. Услышала сзади пронзительный вопль:
– Не сбежишь, отродье!
Этот крик был заглушён грохотом грома. Маша не сомневалась: ей не послышалось. Грыжа где-то там, сзади. Преследует. И этой твари помогает гроза. Помогают все эти чёрные дома, ливень.
