Кдахна Ильинична Разящая, отвечу я на твои речи: нет. Не думаю, что в этой мести есть хоть малая целесообразность. Кроме того, ты сама сказала, что Ковчег вы там уже прижали, только с этими, как бишь их, сволочей?
– Слепые Рвением.
– Вот-вот, только со слепыми совладать не можете. Но это, уверен, вопрос времени. Поднатужитесь – и их уделаете, слепые всё-таки. А лично я никуда не полечу. Оно мне надо?
– Но, Могучий…
– Нет, Кдахна, ты не подумай, что я на гниль там давлю, прикрываюсь семьёй и всё такое. Просто я прикинул – хрена с два я потом обратно вернусь. Сама подумай, что я дебил что-ли – продвинутый космический мир променять на вот это всё. Так что – нет!
Кдахна закрыла глаза и как-то совсем по-стариковски, картинно, вздохнула. Вновь диалог прервался молчанием. Звёзды теперь даже с жадностью глядели на две пылающие фигуры, одиноко молчащие на балконе сталинской пятиэтажки посреди застывшего мира, и ждали развязки. Сигаретный дым, застрявший на вылете из оконного проёма, тоже вот-вот сдвинется с мёртвой точки и рассеется в воздухе неряшливой улицы, когда времени позволят вновь обрести ход.
На лице посланницы из далёкого мира вовсю освоился лунный свет, и оттого оно выглядело особо печальным. Она заговорила теперь слабым, безнадёжным голосом.
– Да, Могучий, может ты и прав. Ничего уже не исправить, для тебя твоя ссылка оказалась подобна окончательной гибели, и зря я прибыла сюда в надежде вернуть тебя к жизни.
Григорий Антонович кивнул, глядя опять в пол.
– Но, раз уж так, и ты останешься, то как на счёт других Воителей Гнева? Ты ведь не вправе решать и за них, пусть ты и был командиром, пусть именно тебе судьба доверила хранить коды их личностных матриц. Ведь ты далеко не всеми из них командовал…
Кдахна вновь прервалась и посмотрела на Мьорра глазами полными отчаяния и мольбы. Её голос не стал громче, но стал ровнее и твёрже. Григорий Антонович молчал.
– Отдай мне их коды, отдай, а сам оставайся. Когда несколько циклов твоих скоротечных жизней здесь пролетят, ты всё равно вернёшься домой. Мы вернём тебя. Ссылка ведь не бессрочная.
Григорий Антонович вновь задумался. Всё вроде как сходилось – сам не хочешь, пусть другие возвращаются, пусть мстят там, или чего хотят делают. Их ведь не спросили, может и полетят. Неизвестно, к тому же, куда их забросило, и где тянется их забвение – может в таких мирах, что похуже да пострашнее этого. Хотя, это навряд ли. Но почему же коды всех ссыльных Воителей оказались именно у него? Неспроста ведь. Ну, Мьорр, чего же ты никак не вспомнишь? Ты ведь был командиром одного, пусть большого, но только одного отряда, а среди прочих Воителей были чины и повыше, почему все коды у тебя?! Вспоминай, сукин сын! Вспоминай, почему ты сейчас не хочешь отдавать их Ильиничне!
Григорию Антоновичу опять сделалось дурно. Пот прошиб его, дышать вязким и жирным воздухом стало тяжело, в глазах встала чёрная муть. И в мути этой появлялись болезненные видения, в которых странные сны его и далёкие воспоминания из другой жизни смешивались в замысловатые живые коллажи. Он видит своих сослуживцев в виде Ангелов Тишины, видит как по мутному и исполненному ядовитых облаков небу плывут огромные караси, сбегающие с кукана, и как Геннадьич орёт: «Гриша, мать твою за ногу! Вся рыба ушла!»; видит как дочь, Катюшка, катается верхом на двуногой боевой машине легиона «Эхо тьмы», хохочет и кричит: «Лошадка, но! Скачи, лошадка!»; видит жену, Настеньку, что в боевом скафандре окучивает грядки, а едва весомая пыль поднимается из-под тяпки и летит к оранжевым, чужим небесам… Всё завертелось вдруг, закружилось вокруг Григория Антоновича, и он опять оказался на дне колодца, и закрыл глаза. Вечность забвения во тьме прервал голос: «Гриша, не верь! Ни единому слову не верь! Какая месть? Тебе в понедельник аттестацию проходить, забыл?».
Григорий Антонович округлил глаза, голос, прозвучавший в голове, показался ему очень знакомым. «Не верь ему, Мьорр! Это говорю тебе я, Кдахна».
«Кому это – ему?! Неужели…», – мысленно отозвался Григорий Антонович новой собеседнице.
«Да, Гриша, да, это Сагутарх явился под моей личиной. Он, собака, хочет воззвать к твоей чести, к твоей ярости, чтобы воссоздать Воителей Гнева и вернуть их под свой контроль».
«Это я понял, – ответил Григорий Антонович, разглядывая поросшую мхом стенку колодца, – И ему они нужны вовсе не для борьбы с Ковчегом, так?».
«Красавчик, Григорий! Я не сомневалась в тебе, когда мы ныкали коды перед ссылкой. Не помнишь ни хрена, да? А это ведь я уговорила, чтобы всё поместить в тебя, а ты – давай раздадим, давай раздадим, чтоб хотя бы у пятерых были, а то мало ли что. Вот видишь – мало ли что чуть и не случилось».
«Ну да. А эта, то есть этот нас не слышит?»
«Не боись, мы тоже время на паузу ставить умеем. Только моя пауза совсем недолгая будет, энергии маловато».
«Понял. Ты хоть скажи, что на самом деле творится…там?»,
«Там, то есть – здесь, всё норм. Ковчегу кирдык, мы его дезинтегрировали до последнего гадского бозона. Нет их больше. А этот, козлина, сбежал. Узнал как-то про то, что коды у тебя (тоже ведь нашлась сука какая-то, сболтнула), и примчался вот ныть, да выпрашивать, якобы для спасения родного мира, или чего там? Для мести? Ну конечно. Думает, с помощью Воителей сможет сам избежать возмездия, хрена ему лысого! Он тебе ещё показывал, небось, что всё сгорело и всех убили. Фигня всё это, планеты все наши целёхоньки, так что не ссы».
«Погоди, Разящая, свет очей моих и огня ярости, что за лексикон у тебя?».
«Дык это у тебя спросить надо, Гриша, ёкарный бабай. Ясен пень, это не твой конкретно лексикончик, но твоего круга общения, и вообще – всей культурной среды, где ты прозябаешь. Мне же, чтобы с тобой нормально общаться, пришлось в башку тебе влезть и изучить всё. Ой, чего там только нет, Григорий, как тебя в дурку ещё не закрыли… Ну да это не важно, язык твой зато я выучила».
«М-да. А Ильинична… ну, то есть этот сказал, что ты погибла на Галосе».
«Я? С хрена ли?! А, ты ж не помнишь ничего. Ну, слушай. Тогда, в том замесе с Ангелами этими, мой отряд накрыло ударом с дальней орбиты. Не успели наши, видать, всех летунов зачистить, вот одна падла нашлась, да жахнула по нам
