муравейник потревожил. Тяжко закашляв, даже кепчонкой рот заткнуть пытаясь, он с минуты-две сосредоточенно отплёвывался, а затем ещё сосредоточенней стал копаться в карманах штанов, пока не начал выкладывать на развёрнутый перед собой между ног яркий носовой платок различные предметы. Пачку «Беломора», коробок спичек и… ядрёное зелёное яблоко! Огромное… ядовито-зелёное…
Мельком бросил из-под кепчонки взгляд на надвигающуюся тень мрачной толпы, словно оценивая дистанцию, и извлёк из глубины кармана последнее – металлическую блестящую штуковину со сверкающей перламутровой рукояткой. Щёлкнул кнопочкой – выскочило из перламутра безжалостное длинное лезвие. И отпрянула толпа. А татуированный не шелохнулся, не поднял головы, только лениво потянулся к яблоку, взвесил его чахлой рукой, поднял перед глазами, любуясь, и медленно, осторожненько начал счищать кожуру, заботливо стараясь не срезать лишнего. Получалось у него завораживающе. Как прикоснулся один раз, так ювелирно и закончил, пока кожура длинной спиралькой не упала в платок вся. Мальцы пузатые совсем припухли, постарше – оцепенели, один рыжий оглядывался по сторонам, пока не отыскал глазом в кустах здоровенный увесистый сук.
Тощий лениво поднял голову, ещё глубже надвинул кепчонку на глаза, щадя их от солнца, оглядел расползающуюся толпу.
– Закуривай, братва, – кивнул он на папиросы, а сам глаз не спускал с рыжего; отхватил ножом кусок яблока, сунул в рот, сверкнув золотой фиксой, захрустел с удовольствием: – Ты, что ли, Пашка-Дубок?
Рыжий вздрогнул, заморгал глазами, качнулся к суку, но в руки не взял, с трудом соображая.
– Знаешь, как угадал?
– Ну?
– В дугу согну. – Незнакомец нахально ухмыльнулся. – Потому что рыжий.
– Чего? – Шутка была отвергнута Пашкой, он опять поискал глазами сук; кличку Дубок он признавал, даже гордился ею, а вот прозвище «рыжий» ему явно не нравилось, и не один наглец поплатился, забывшись, даже из своих.
Сейчас его не пугал и нож в руках незнакомца.
– Чего мурзишься-то? Рыжим в карты везёт и на баб, – хохотнул опять незнакомец и даже вроде попытался приподняться, привстать с песка.
– Не подходи, убью! – рванулся рыжий к суку, и толпа снова, словно стая волков, сгрудилась вокруг своего вожака.
Но тощий и не думал вставать, он лишь удобнее устроился на куче песка и теперь больше полулежал, нежели сидел.
– Выходит, лажу мне травил Костыль? – щёлкнув ножом, спрятал лезвие и небрежно бросил в платок, захрустел снова яблоком, как ни в чём не бывало. – Кури, Дубок. Чего ощетинился?
Костыля косинские боготворили. Известный авторитет среди шпаны и жулья. Против него ни один не выстаивал на кулаках дольше пяти минут, а то и одного удара хватало. Отсюда и кличка лихая за ним ходила – костылил любого в драках и всеми на Косе заправлял.
Ватага вокруг рыжего растаяла на глазах, каждый враз нашёл себе занятие после упоминания Костыля, лишь два-три верных дружка ещё маячили рядышком, но и у тех энтузиазма хватало лишь на то, чтобы поедать незнакомца глазами любопытства ради.
– Садись, земеля, – совсем уже ласково кивнул тот Дубку. – С кем ни бывает. Я зла не держу.
Дубок ещё колебался, но тоже заметно поостыл и особой охоты валандаться на песке у него явно не наблюдалось.
– И вы располагайтесь, братва, – сплюнул в сторону Пашкиных дружков незнакомец. – Закуривай.
Это уже прозвучало приказом, но Дубок всё же отвернул нос к речке.
– Может, дури хочешь? – прозвучал небрежный вопрос, когда дружки разлеглись на песке и задымили папиросками у ног нового знакомого.
– Не плановой, – резко бросил через плечо Дубок и зло сплюнул в сторону дружков.
– Да хватит тебе. Не кипятись. – Изловчившись и цепко схватив Пашку за руку, незнакомец силком свалил его рядом с собой на кучу песка. – При чём здесь плановой – не плановой?
– У него отец за дурь в тюрягу сел, – высунулся услужливо один из дружков поглазастей.
– Заткнись, сопля! – рявкнул на него Дубок.
– То – другое дело, – повернулся к глазастому гость. – У меня дурь другая. Для себя держу. Лёгкая, как нектар. Кайф словишь – просить будешь всю жизнь.
– Не буду.
– Ну и ладненько, – набивая себе папироску, согласился с Пашкой гость. – А в тюряге кто не был? Только легавые. Там народ хороший обитает. На воле не лучше.
– Скажешь тоже. – Дубок опять зло сплюнул на песок.
– Не веришь? – сняв очки, блажено затянулся папироской гость, впервые глянул на Пашку внимательней и протянул ему своё курево. – Дёрни.
– Сказал же, не хочу, – отвёл руку тот.
– Какой-то ты недоверчивый.
– При рождении уронили.
– Говорил мне Костыль про твоего отца…
– Чё говорил?
– Не чёкай. Намекал, что сговоримся.
– Ну, так толкуй! Что за дело-то? – насторожился враз Пашка. – Чего за нос водишь?
– Ты прямо ёжик, братан, – хлопнул по плечу Дубка гость. – Ну да ладно, водичкой поливать будем, отойдёшь. А нет – вон сколько воды-то кругом. Хватит на ёжиков, а?
Незнакомец растопырил хищные, прозрачные до костей белые пальцы, поднёс к лицу ладонь и уставился сквозь пальцы на речку.
– Колючки у ежей-то расползаются в воде. Когда их топят. Не слыхал?
– Слыхал.
– Вот и ладненько. Смекаешь, гляжу.
– Ты о деле-то? Что Костыль передавал?
– Вот. Уже меняешься на глазах. Это хорошо. Усваиваешь с лёту, – похлопал гость Дубка по плечу. – Зови меня Сергеем Николаевичем. Если больше нравится, можешь просто Серёгой. Я молодой ещё.
Он совсем развеселился, снял кепчонку с головы, ловким кивком хулиганским сбросил солнцезащитные очки в платок между ног и захохотал бы, распахнув рубашку на груди. Но вместо смеха закашлялся натужно и надолго, до выпученных глаз и вязкой слюны во рту, которую тягуче сплёвывал прочь от себя.
– Чё? – уставился Пашка на тощую грудь, татуированную церковными куполами и крестами. – Застудился? Или как?
– Для Костыля я Хрящ. Усёк? – не отвечая, нагнулся Серёга к уху Дубка, подавив наконец кашель. – Погостить к вам приехал. Грудь вот подлечить на южном солнышке. Лечат у вас мою болезнь? Слыхал?
– Не знаю. Брешут всякое.
– Лечат. Только собак надо жрать. Пожирней. – И он хохотнул зло. – Но я собак не любитель. Я по другой части.
Он перевёл дух и опять потянулся к Дубку.
– На людях величай Сергеем Николаевичем. И шкетам скажи.
Дубок уже умнее кивнул головой.
– Чего уж. А дело?
– А дел никаких. Сплошное лечение.
– Это как?
– А вот так, – откинулся совсем на кучу песка Серёга. – Сомлел я тут совсем.
Он быстренько начал стаскивать с себя рубашку, но та не поддавалась, надо было подняться, освободиться от штанов.
– Ну-ка, братва, помогай! – глянул Серёга на Пашкиных дружков, и те бросились наперегонки подымать под руки тощего с кучи песка, мигом сняли ему рубашку и застыли, ожидая дальнейших распоряжений.
– Развесьте вон там, – кивнул гость
