понимал, что гарантий ему никто не давал и очередной побег в кусты, только на заплетающихся ногах, был более чем возможен. Наконец он решился и, закрутив водку в стаканчике водоворотом, влил в себя отвратительную жидкость. Быстро запил её водой, закурил и, закинув ногу на ногу, принялся ожидать благотворного действия лекарства. На его лице проявилась сначала робкая, но затем быстро растущая уверенность в том, что он сделал правильный выбор.
– Вот и старушка, – сказал он, подавляя в себе быстро наступающее опьянение. – Опять что-то тащит.
Димон обернулся и увидел старушку, идущую от дома к лагерю. Он готов был поклясться, что буквально пару минут назад на тропинке её не было, он ведь неоднократно оборачивался и смотрел на дом. И вот теперь она подходила к костру, неся в руках миску, накрытую цветастой тряпочкой.
– Здравствуйте, рыбачки. Много рыбы добыли? – поинтересовалась она, ставя миску на краешек стола и присаживаясь на лавку.
– Здравствуйте, баба Анни, – вежливо поздоровался Худяков. – Поймали немного.
– Да вижу, вижу. Хорошие, крупные. Мне такие редко попадались, – вздохнула она, складывая ладони на коленях.
– Так вы тоже рыбку ловите? – спросил Бак, заканчивая свою работу.
– А как же, мне тоже рыбки-то хочется, – засмеялась она.
– Мы тут сегодня на речке медведя видели, – продолжил Вовка. – Вы его не боитесь?
– А что мне его бояться? – ответила бабка, вытирая уголком платка глаза. – Он на том берегу, я на этом. Мы в гости друг к другу не ходим. И вы на тот берег не ходите. Нечего тревожить косолапого.
– Нет, мы только по этому берегу ходили, тот слишком заросший, подходы к воде совсем плохие.
– Я вам тут картошечки принесла, сварите или в углях запечёте. – Старушка сняла с миски цветастую тряпицу, прикрывавшую горку чистой и гладкой картошки.
– Спасибо, баба Анни, – сказал подошедший Сом. Все его попытки найти свою картошку потерпели неудачу, а тут такое. – Вы не волнуйтесь, мы денежку отдадим!
– А я и не волнуюсь, – засмеялась старушка.
– Баба Анни, – сказал Димон. – Мы сейчас форельку будем коптить, вы с нами посидите, попробуйте.
– А что, и посижу. Уж давно голоса людского не слыхивала, совсем здесь одичала. Посижу, себя покажу, на вас посмотрю и послушаю. Всяко развлечение.
На улице стало смеркаться. Низкие серые тучи, тужившиеся весь день, казалось, бросили свои безуспешные попытки пролиться дождём, оставив эту идею на другое время. Ветерок почти стих, и стало заметно теплее.
Бакин, разровняв угли в костре, поставил на середину заряженную форелью коптильню. Все с любопытством смотрели на действия опытного коптильщика. Буквально через несколько минут из-под крышки появился вкусно пахнущий дымок.
– Засекайте время. Через минут тридцать-сорок будет готово! – торжественно объявил Вовка. – А пока неплохо бы и выпить! А то не получится!
Ловко свернув головку с бутылки водки, он быстро наполнил три стаканчика прозрачной жидкостью и, замерев на секунду, предложил:
– Баба Анни, выпейте с нами.
– Нет, что вы. – Старушка даже замахала руками. – Пейте, я посижу, посмотрю. Пейте, не обращайте на меня внимания.
– Тогда давайте я вас коньячком угощу. – Худяков, открыв свою неполную бутылку, щедро плеснул в стакан.
Баба Анни засмеялась и взмахнула своими морщинистыми руками.
– Вот настырный. Ну что тебе говорят. Не пью я.
– Ну, тогда пускай постоит, – согласился Димон.
Все дружно выпили, кроме старухи. Даже Мирон на этот раз пропустил стадию подготовки, выпил и, запив водой, закурил. На улице совсем стемнело. Ветер стих. И только угли в костре приветливо потрескивали.
– Скажите, – обратился к старушке Володька. – Как вы тут одна управляетесь с хозяйством? Или помогает кто?
– Да кто помогает-то. Мужа своего я, поди, уж как лет десять похоронила. Дочка давно замуж вышла и уехала с мужем на Дальний Восток. И не пишет. Да куда писать-то ей. Почта закрылась, а из посёлка давно уж никто не приезжает. Сынок мой в Ленинграде живёт, совсем забыл меня. – Баба Анни грустно вздохнула. – Хоть бы перед смертью на него посмотреть.
– Да ладно, – сказал Володька с оптимизмом. – Приедет, обязательно приедет!
– Наверно, не дождусь его. Сколько писем отправляла в своё время. Сколько с такими же рыбаками передавала. Всё молчит. Наверно, работы много, совсем нет времени у него. – Старушка взяла стакан и, повертев его в руках, поставила на место.
– Скажите, – вступил в разговор Димон, прихлёбывая из своего лафитника. – Как вы с хозяйством-то справляетесь? Я смотрю, у вас и дом ухоженный, и в огороде порядок. А если заболеете?
– Да болеть-то мне некогда, – снова тихонько засмеялась старушка. – Стоит только зазеваться, и пошло поехало. Потом труднее разбираться будет. Вот сижу с вами, болтаю попусту, а дела-то сами собой не сделаются.
– Так вы посидите, отдохните, – вставил своё слово Женька. – Завтра всё успеете.
– Это у вас, молодых, всё на завтра. А у стариков всё за спиной, и кажется, что ничего не успела, ничего не сделала. Вот и тороплюсь. Всё доделать стараюсь. Когда помру, всё сынку достанется. А как же оставишь всё в неисправности, или грязи? Вот и колгочусь с утра до полуночи.
– А скажите, – неожиданно встрял в разговор изрядно захмелевший Мирон. – А вы царя помните? Или Ленина?
– Что ты несёшь! – одёрнул приятеля Женька.
– Что, плохо сохранилась? – баба Анни весело рассмеялась. – Нет, ни царя, ни Ленина я не помню. Я в двадцать пятом родилась. Они к тому времени уже померли.
– Понял, – согласился Мирон, кивнув головой. – Бак, плесни мне чутка, и я пойду. Устал сегодня.
Дважды Бака уговаривать не пришлось. Быстро выпив свою дозу, Мирон с трудом поднялся со скамейки и, качаясь, отправился в палатку.
– Намаялся бедняга, – пожалела его баба Анни. – Как ни выгляну в окно, глядь, он бежит в кусты. Да так шибко. Видать, не принял его живот молочка, видать, не принял.
– Не обращайте внимания. Лучше скажите: а вы войну помните? – спросил Худяков, прикуривая сигарету.
– Войну-то? Конечно, помню. Я тогда помоложе была, так что хорошо всё помню. Это сейчас, бывает, позабуду, куда иголку воткнула или очки прибрала, а что тогда было, всё помню. – Старушка говорила спокойно, только смотрела неотрывно на мерцающие красными огоньками угли костра.
– Расскажите, пожалуйста, – пристал Худяков, наполняя свой лафитник.
На улице совсем стало темно. Если раньше от костра ещё виднелись отблески света, то теперь он, накрытый коптильней, совсем перестал светить, а лишь поблёскивал кроваво-красными огоньками, изредка выпуская в небо мерцающие блёстки. Женька сходил в палатку и принёс модный финский фонарик, сделанный в Китае, с боковой подсветкой, и, включив, поставил его на стол. Сразу стало уютнее.
– А что рассказывать-то. Вам, наверно, неинтересно будет.
– Расскажите, – попросил Женька, поудобнее усаживаясь
