в случае смерти, взявший его в руки, уже не расстанется с ним, ибо Резня затуманит ему разум и усовершенствует тело, уподобляя его орудию бойни.
Когда-то, когда-то очень давно, я боялся взять в руки этот артефакт.
Я был испуган, я устал и был ранен.
Меня загнали, загнали, как бешеное животное. Один из городов-государств Канады взял на вооружение весьма специфическую политику по отношению к тем, кто имел наглость уйти с его территории. Несколько часов меня гнали по лесам. Я споткнулся. Вывих. Я полз. Плыл мешком с дерьмом по холодной реке. Снова полз, измазываясь в грязи и крови, текущей из разодранных до мяса рук.
Выбился из сил на поляне заваленной трупами зверолюдов — не самое редкое зрелище в новом мире без правил и законов, твари, приходящие из Врат часто устраивали друг с другом разборки. Позади уже слышались шаги. Я знал, что это значило. Будь у меня нож или ствол — я бы давно выбил себе мозги. Хотя, кого я обманываю?.. слишком слаб, слишком мягок. Тогда я был именно таким — жалким и ничтожным куском мяса, не способным возвыситься среди слабых и перегрызть глотки сильным. Серая масса, только и способная, что вылизывать сапоги тем, кто стоит выше.
Тогда я не смог бы принять смерть достойно. Я знал это.
Я знал, что буду в слезах, соплях и слюнях на коленях вымаливать себе пощаду. Обещать делать все что угодно, вплоть до выгребания сортиров голыми руками и предоставления себя в качестве насадки для членов. Я был готов на все что угодно — лишь бы ЖИТЬ дальше.
Силуэты среди деревьев. Ну вот и все.
Но вдруг я услышал голос.
Голос подобный моему.
Голос топора.
Он манил меня к себе и обещал решить все проблемы. Он говорил, как уничтожит моих врагов и недоброжелателей. Как повергнет все и вся в ужас и трепет. Как от моей поступи будут содрогаться миры. Я стану богом, богом топора, причиняющего насилие и смерть.
У меня был вариант поступить как-то иначе? Не думаю.
Мои пальцы легли на рукоять монструозного костяного топорища, торчащего из грудной клетки начинающего разлагаться минотавра, и… он поменялся, а вместе с ним и я. Прямо в ладони он потек расплавленным воском, превращаясь из первобытного орудия, во вполне современный пожарный топор, подмигивающий мне красной краской, так сильно напоминающей кровь.
Артефакт засел крепко. Пробил грудину, частично измочалив толстые ребра, перемешал зазубринами в однородную кашку легкие и сердечную мышцу, после чего остановился в области раздробленного позвоночного столба, балуя себя вкусом костного мозга. Я был слабым, тощим, узкоплечим и невысоким. Вряд ли бы у меня получилось извлечь из груды остывшего мяса топор на свет божий без посторонней помощи.
Но внезапно я осознал, что стал больше.
И мои руки теперь не тонкие веточки, а увитые тугими жгутами мышц лапищи.
Я выдернул топор рывком.
Медленно повернулся к преследователям.
Это было весело.
Теперь каждый бродяга на восточном побережье Канады знает о Мяснике Джеке. Человеке, позади которого нет ничего кроме трупов и сожженных домов.
Грохот ружейного выстрела бьет по барабанным перепонкам.
Я чую едкий запах порохового дыма.
Боли не было. Кучный заряд дроби бьет меня в плечо, частично раскурочивая грудную мышцу и плечевой сустав с бицепсом. Меня немного разворачивает на месте.
Я улыбаюсь.
Надо же, новая пища для моего топора сама пришла на зов.
Раны затягиваются, а кромка истекающей клочьями мрака секиры загорается тускло-алым светом.
— Матерь Божья… — последние слова сухопарого старика, возможно дедушки этой девочки, за секунду до того, как я перерубил его пополам.
Здесь нет Бога.
Только я и мой топор.
Линчеватель ч. 3
После Кровавого Ливня
План прост и надежен, как табуретка в стык черепной коробки и шейных позвонков.
Я уже чувствую чужое дыхание на затылке и костлявую ладонь Смерти на плече. Она пока еще ненавязчиво тянет меня к сырому лону свежевыкопанной безымянной могилы, где-то в лесополосе. Если сильно повезет — я умру быстро. Пуля в голову, нож в глотку или просто загнусь в какой-то подворотне от несовместимой с жизнью потери крови и отравления свинцом. Бля, я бы хотел подохнуть как-нибудь красиво. Или вообще не подохнуть — влететь в главный офис ФБР или ЦРУ, выпустив в потолок очередь из укороченного автомата, после чего бросить его на пол и чинно присесть на скамеечку, защелкнув на запястьях наручники. Предварительно перед этим действом выложив в Интернет железобетонные доказательства своей деятельности, например селфи со всех ракурсов на фоне отрубленных голов первых лиц в списках самых разыскиваемых международных преступников. Чем не мечта? Жалко, что ничего подобного не выгорит.
В худшем случае — меня будут пытать, показательно пытать. После чего все так же показательно изуродованный труп показательно выставят на всеобщее обозрение, так сказать, в назидание сомневающимся в силе руки, сомкнувшейся на загривке общества.
Я часто читаю новости. Газеты, Telegram-каналы, официальное телевидение, независимые СМИ и Интернет-ресурсы. Это помогает в моей работе. Вряд ли, конечно, в открытый доступ выплюнут все детали расследований, но тем не менее.
Разрозненные нити фактов сплетаются в тугую паутину, неуклонно окружающую меня со всех сторон.
Каждый шаг становится вдвое, если не втрое опаснее. Одна ошибка — и я труп.
Ха, иногда я думаю, что бы было, попади я в тюрьму? Естественно на пожизненное заключение. Скольких бы ублюдков и отбросов человеческой цивилизации я успел бы отправить на тот свет, прежде чем мне не отпинают все потроха или не посадят брюхом на заточку. Скорее всего — ни одного. Подсадят в камеру к сифозно-туберкулезному спидознику, вследствие чего я загнусь от "обострения хронических заболеваний" или же, раскаявшись во всех совершенных грехах, внезапно не повешусь на собственных шнурках, предварительно проведя над собой несколько актов принудительного сексуального насилия, пополам с заталкиванием резиновой дубинки в анальное отверстие, вырванными ногтями, разбитым лицом и еще чем-нибудь из этой оперы. А весь прикол в том, что даже если об этом будут вещать из каждого оппозиционного утюга, а вершители моей судьбы даже не будут скрывать че там вытворяли с моим бренным телом, всем будет на это насрать.
Иногда на меня накатывает это чувство — бессилие. Я думаю о бесплодности своей борьбы. Да, какая-то часть моей души жаждет признания, общественного резонанса, она хочет стать знаменем возмездия всех угнетенных и не получивших мщения за свои беды. Но… если кто и последует моему примеру, то лишь одиночки, коих
