Франсуа отложил ручку, потянулся, встал, чтобы немного размять ноги, и прошелся по комнате, машинально постукивая рукой по стенам. Разумеется, он снова ничего не нашел. Никаких тайников!
Мальчик взглянул на часы — половина третьего, — опять сел за стол, собрался с мыслями, пересчитал исписанные страницы… Сколько ему еще надо рассказать!
На это может потребоваться еще два — три дня, прежде чем он сможет приступить к основной части рассказа — о страшной ночи… И он начал писать.
«Извини, старина. Я позволил себе маленькую передышку. А теперь коротко расскажу тебе об обитателях гостиницы. Во — первых, это чета Биболе — оба пенсионеры, бывшие преподаватели, любезные, церемонные, глуховатые. Глуховатые до такой степени, что разговаривают строго по очереди, наклоняясь к уху друг друга, и по очереди понимающе улыбаются, что значит: «Сообщение принял. Прием окончен». Есть еще майор Ле Ген, бывший капитан дальнего плавания, который живет в Сент — Этьене со своей дочерью и умирает с тоски вдали от моря, а посему иногда позволяет себе небольшие путешествия. Рауль нас предостерег: «Если вы позволите ему начать рассказывать вам о мысе Горн, пеняйте на себя! Лучше всего извинитесь и быстро исчезайте, иначе он от вас не отцепится». Еще есть мадемаузель Дюге, очаровательная старая дама, бывшая секретарша Эдит Пиаф (конечно, это неправда, она просто сочиняет). «Ну что вы хотите, — говорит Рауль, — в таком возрасте им остается только фантазировать!» И, наконец, Альфред Нурей. Ему двадцать шесть лет, он из богатой семьи ювелиров. Ему в жизни уже досталось: у него был пневмоторакс[6], и ему пришлось два года прожить одному в Швейцарии. Сейчас он почти выздоровел и пользуется благоприятным климатом острова, чтобы писать здесь книгу. Мы с ним часто разговариваем.
Что касается Анри Дюрбана — того самого кузена, о котором я уже упоминал, — то это особый случай, и я оставил его, так сказать, «на десерт». В вечер убийства он был в замке, и все, что мне удалось узнать об этой страшной истории, я знаю от него. Папа, естественно, молчит. Он очень старается не говорить и не делать ничего такого, что могло бы «взволновать малыша». Представляешь? А я за те три дня, которые мы провели здесь, уже собрал информации гораздо больше, чем ему удалось вытянуть из своего комиссара.
Что ж, каждый имеет право на профессиональные секреты. Если он мне ничего не хочет рассказывать, я тоже буду молчать. Значит, мы квиты.
Первая ночь прошла спокойно. Папа настоял, чтобы я принял снотворное: он понимал, что я очень устал и еще не приспособился к новой обстановке. Так что я спал как чурбан и не думал ни о каких привидениях. Но уже на следующее утро прозвучал первый «звонок»…
Я проснулся вскоре после девяти и спустился в столовую, чтобы позавтракать. Там был Альфред Нурей, и мы пожали друг другу руки. Не буду приводить тебе шаблонные фразы, которыми обмениваются люди в подобных случаях. Фамилия Робьон ему кое — что говорила. Ах, так вы сын мэтра Робьона?.. И так далее и тому подобное. Слово за слово, и вот мы уже беседуем о замке.
— Вы еще не виделись с хозяином этих мест? — шутливо спросил он меня (как ты потом заметишь, ему вообще свойственна ироничная манера выражаться).
— Нет. Похоже, он живет как отшельник.
— Между нами говоря, — начал Нурей, — мне кажется, он не совсем в своем уме. Иногда рано утром его можно увидеть в парке. Или, наоборот, поздно вечером, когда все уже легли спать. Бывает, он и по ночам бродит как тень. Как — то мне не спалось, я решил выйти, подышать воздухом. И в гостиной чуть не натолкнулся на него. Было два часа ночи! Он разговаривал сам с собой и даже не заметил меня. Очень странный тип… По — моему, их хваленое привидение — это он и есть. Я хотел порасспросить об этом Симона, но он мне довольно сухо ответил, что после смерти отца мсье Ролан замкнулся в своем горе.
— А что он делает днем? — спросил я.
— Этого никто не знает. Иногда можно слышать, как он играет на фортепьяно, точнее, на фисгармонии. Раньше подобные инструменты называли «орган для кинотеатра». Вы его игру еще, конечно, услышите: ведь ваша комната находится неподалеку от его апартаментов.
— Откуда вы это знаете?
Альфред хитро улыбнулся.
— Любопытство — наше единственное развлечение. Кроме того…
Он остановился, потому что увидел подходившего ко мне слугу Гастона, который нес на подносе конверт. Папа сообщал мне, что на весь день уехал в Ля Рошель по делам. Он советовал мне пока воздержаться от купания, поскольку я еще недостаточно окреп, не привык к местному климату и т. д. и т. п. Бедный папа пытается заменить мне маму! Ладно, доставлю ему такое удовольствие… Пока я читал записку, Нурей тихонько вышел, оставив мое любопытство неудовлетворенным.
Я вернулся наверх. Поднявшись на второй этаж, я подумал, что надо составить план этажа. В этих бесконечных коридорах так легко заблудиться! Это не значит, что мне нужен был путеводитель, чтобы найти свою комнату: просто план помог бы мне хорошенько все осмотреть.
Сразу после двери с надписью «Вход воспрещен» пересекались два коридора. Тот, что шел налево, вел к лестнице, а правый — к моей комнате. Я честно собрался пойти к себе, но надпись «Вход воспрещен» не давала мне покоя. Я тихонько нажал на дверную ручку… Я даже не хотел туда входить, только посмотреть… И вдруг почувствовал, что я не один. Тебе знакомо это состояние, когда кажется, что по спине бегут мурашки? Я резко обернулся. Позади меня стоял Симон.
— Извините, — пробормотал я.
— Ничего, — ответил он. — У меня дурная привычка передвигаться бесшумно. Вы, видимо, задаете себе вопрос, почему вход сюда воспрещен? Просто необходимо как — то оградить помещения, предназначенные для хозяев, от любопытства посетителей. Но вы — это совсем другое дело. Я уверен, что мсье Ролан разрешил бы вам войти. Пойдемте…
Он открыл дверь и включил несколько бра на стенах огромной комнаты. И тогда…
Я был потрясен. Я не мог сдвинуться с места. То, что я увидел, превосходило всякое воображение. На нескольких столах (слушай внимательно!), огромных, как столы для пинг — понга… Нет, я просто не могу тебе это подробно описать, это выше моих сил. Передо мной предстало поле битвы! Настоящее, изрытое воронками, траншеями, с брустверами, мешками с песком, колючей проволокой и солдатами! Солдаты стояли, лежали, закинув винтовки за спину, прятались в засаде… Они были совсем как настоящие, в мундирах и касках, некоторые из них готовились к бою, другие бросали гранаты, а третьи в едином порыве опустились на одно колено, положив руку на сердце. Они давали клятву. Я просто не знал, куда смотреть!
— Это битва под Верденом[7], — сказал Симон полным благоговения голосом.
