Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 27
выводы о причинах ее смерти.
– Позвольте заметить, – подал голос Черкасов с края сцены. – Что для самоубийства выбран очень уж странный способ.
– Я бы на твоем месте, Константин Андреич, начальству не перечил, особенно с такими глупостями, – вальяжно, но со скрытой угрозой ответил Игнатий Иванович. – Внимай опыту! Покойная же актрисой была? Вот и решила уйти по театральному, чтоб надолго запомнили.
– Но это же первостатейная чушь! – резко вклинился в разговор дотоле молчавший Митрофан Федорович. Из всей труппы он один остался в зале – актеров и режиссера под присмотром будочника Петрова отправили в закрытый по такому случаю гостиничный ресторан, ожидать беседы с полицией. Штабс-капитан поднялся на сцену и теперь с вызовом глядел на помощника пристава.
– А вы, простите, кто будете? – прищурил и без того маленькие и порядком заплывшие глазки Шалыгин.
– Прянишников, Митрофан Федорович, хозяин данного театра…
– Ах вот оно как! – хищно улыбнулся помощник пристава, но антрепренёр продолжил:
– А еще имею честь служить мировым судьей, поэтому о вас, Игнатий Иванович, я наслышан, хотя и не имел удовольствия быть знакомым лично.
От Черкасова не укрылось, как ненавязчиво Прянишников поставил Шалыгина на место. Улыбка мигом увяла на лице помощника пристава, превратившись в кислую маску подобострастности. Шалыгин мог бы орать на какого-то там хозяина театра, но вот ссориться с мировым судьей в его планы явно не входило.
– Осмелюсь заметить, что эта, как вы выразились, «девка», которую вообще-то зовут… – штабс-капитан осекся. – Звали Татьяной Георгиевной, являлась моей актрисой, поэтому покойную я знал очень хорошо, и никаких указаний на ее душевное неспокойствие или самоубийственные наклонности я не припомню. Уверен, другие члены труппы скажут вам то же самое, когда вы найдете время с ними переговорить.
– Всенепременно, – протянул Шалыгин, и повернулся к Черкасову. – Значит, ты все видел своими глазами? Из какого бокала она пила?
– Вот, – Константин указал на единственный валявшийся на полу. Игнатий Иванович подошел, поднял бокал и принюхался:
– Что за пакость?
– Думаю, травяной чай, – вновь вступил в разговор Прянишников. – Очень полезная вещь для горла, учитывая, что актеры вынуждены все время говорить на повышенных тонах. Аграфена Игоревна, исполнительница роли Пелагеи Егоровны, заваривает его на каждой репетиции, а в данной сцене как раз необходимо изображать застолье, так что…
– И у каждого актера свой бокал? – спросил его Черкасов, не дожидаясь реакции Шалыгина. – Или же они общие и отпить мог любой из находившихся на сцене?
– Хм… – штабс-капитан задумался. – Вот этого не скажу. Спросите сами у актеров.
В этот момент двери зала распахнулись и вошел доктор Покровский в сопровождении Юрия Софроновича. Врач, которому в этом году исполнилось 40 лет, благодаря коротким волосам и бородке выглядел моложаво, но шел медленно, шаркающей стариковской походкой. Объяснялось это просто – по болезни зрение Ивана Сидоровича продолжало ухудшаться, поэтому в потемках он старался ступать аккуратно, дабы не налететь на препятствие. Взойдя на сцену, он подслеповато сощурился и внимательно осмотрелся. Взгляд его скользнул с тела на Игнатия Ивановича, затем – на Черкасова.
– А, Константин Андреевич, мой юный друг! – мягко сказал врач. – Всегда рад вас видеть, хоть и в подобных печальных обстоятельствах.
Шалыгина он демонстративно проигнорировал. Помощник пристава, впрочем, отплатил ему той же монетой, еще и повернулся спиной. Полицейское начальство Ивана Сидоровича не уважало, а терпело – благодаря его безусловно полезному опыту. Покровский им задачу не облегчал. Доктор был крайне остер на язык и непримирим в социальных вопросах, поэтому и Богородицкий, и Шалыгин (без указания фамилий, но узнаваемые) неоднократно становились героями его острых эпиграмм.
Покровский проследовал к телу Татьяны Георгиевны, опустился на колени и принялся за осмотр. Черкасов же вновь обратил внимание на хозяина театра:
– Митрофан Федорович, подскажите, пожалуйста, сколько человек сегодня участвовало в репетиции? Я насчитал девятерых, включая вас и режиссера.
– Дайте подумать… Репетировали мы отдельные сцены, не полной труппой. В явлении, что окончилось трагедией, участвуют, – он начал загибать пальцы, на память восстанавливая текст пьесы. -Пелагея Егоровна, Любовь Гордеевна, Маша, Лиза, Анна Ивановна, Разлюляев, Митя, Гуслин и две гостьи-старухи. Но у нас получилось меньше – двух актрис на грошовые роли нанимать было расточительством, так что у нас осталась только Маша… Двух старух потом найдем… Получается, что вы правы – девять человек, считая меня, Осипа Эдмундовича и несчастную Татьяну Георгиевну.
– А рабочие могли…
– Абсолютно нет! – отрезал Прянишников. – Им я запрещаю подниматься на сцену, когда идут репетиции.
Константин задумчиво кивнул. Предстояло еще опросить актеров и режиссера. Те дожидались полицию в ресторане, но предварительная картина для него стала понятной – если Филимонова не покончила с собой, то ее убийцей, вероятнее всего, является один из девяти людей, принимавших участие в репетиции.
– Боюсь, я мало чем буду полезен сейчас, – тем временем поднялся с колен доктор Покровский. – Все, что могу сказать сейчас, вы знаете и сами – смерть несет все признаки отравления. Увы, жидкость в бокале расплескалась и провести ее анализ не представляется возможным, но рискну предположить, что смогу дать более подробное заключение после тщательного осмотра покойной. Константин Андреевич, попрошу вас убедиться, что тело доставят в анатомический театр и уберут на ледник. Я займусь ей утром.
Константин повернулся к Гороховскому, тот понимающе кивнул. Однако в разговор вступил заскучавший, видимо, без внимания Шалыгин:
– Нет уж, доктор, мы не для того вам приплачиваем, чтобы ждать, когда вы соизволите приступить к своим обязанностям! Покойницу режьте сегодня же, чтобы завтра утром доклад был готов.
Черкасов поморщился. Иван Сидорович хронически бедствовал, даже совмещая одновременно работу в ординатуре, военной гимназии и частную практику. Работал, что называется, на износ. Заставлять доктора делать вскрытие ночью, да еще зная о его проблемах со здоровьем, являлось настоящей пыткой. И все присутствующие об этом знали. Однако Покровский только кивнул и своей вечной шаркающей походкой направился к выходу, бросив через плечо:
– Константин Андреевич, тогда попрошу найти меня утром в больнице.
Черкасов вызвался проводить врача до дверей, бросив неприязненный взгляд на Шалыгина. Старший помощник пристава остался невозмутим.
Выполнив скорбный долг по отправке тела погибшей, сыщики в сопровождении Прянишникова проследовали в ресторан, где уже несколько часов томилась труппа. Располагался он на втором этаже номеров, нося гордое и непривычное для уха Черкасова название – «табльдот». Константин с порога осмотрел помещение и людей. Ресторан обставлен был со всей возможной для провинции роскошью, что называется – на европейский манер. В зале с левой и правой стороны стояли столики на 3-4 персоны, а в центре находился банкетный стол на 12 персон. У южной стены стоял
Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 27
