Папин внутренний надлом через несколько лет завершился обширным инфарктом. Результат постоянного стресса. Оказалось, рядом ходят еще худшие ничтожества, чем думал о себе папа, надрывая струны и жилы своего сердца.
— Джет, это было четыре года назад!
Словно смахнув рукой мое замечание, Майк рассмеялся. Но я никак не мог успокоиться.
— Ты был нужен отцу.
Он вздохнул и покачал головой:
— Джереми, я ежедневно прихожу сюда к пяти утра. Мне не светил супердиплом, как тебе. Никто мне ничего не давал. Я каждый день конкурирую с умнейшими людьми мира. Я должен быть впереди рынка. Я могу сделать шестьдесят миллионов за день и вдруг — пуф! — скатиться до сотни тысяч. Дело не ждет — ни меня, ни отца, никого.
Говоря все это, он смотрел в окно, что позволило мне разглядеть его. Мой брат всегда был красив. Раньше он был тощий и поджарый, а сейчас его лицо округлилось, щеки порозовели. Волосы, приглаженные гелем, он расчесал на идеально ровный пробор. На двери кабинета висело длинное, до щиколоток, кашемировое пальто.
— Джереми, я люблю отца. Он это знает. Мы с тобой выбрали разные дороги, но это же просто работа. Я по-прежнему твой брат. Помнишь, когда ты сломал ногу?
— Да.
— Кто нес тебя до самого дома? Десять кварталов грузчиком работал?
— Ты нес. И прыгать тоже меня подначил ты.
Я едва удержался от смеха, хотя старательно разжигал в себе гнев. Когда я сломал ногу, мне было четыре, а Майку десять. Мы играли в «Лигу справедливости», и Майк заявил, что если я хоть мало-мальски приличный Супермен, то прыгнуть с моста через ручей для меня не проблема. Моя мрачность смягчилась, и атмосфера стала более дружеской. Брат с облегчением вздохнул, и улыбка вновь расцвела у него на губах.
— Брось, — сказал он. — Давай выпьем за встречу.
И мы пошли в бар Боно. Там был швейцар и бархатный барьер, но мы, разумеется, прошли в обход длинной очереди. Брат что-то шепнул швейцару, тот хлопнул его по плечу и засмеялся. Майк всегда умел рассмешить, и его заразительная улыбка располагала к нему. Самой большой знаменитостью в этом модном баре был сегодня бармен Стив. Мы сели за столик на двоих. Майк заказал нам по «ершу».
— Как твоя девушка?
— Какая?
— Эми как-то там.
— Да мы не встречались по-настоящему. Я не ее круга.
— Мама говорила, у вас роман.
— Мама оптимистка. Мы много времени проводили вместе, но знаешь, как это бывает: «Ты красивый, умный, классный, поэтому давай останемся друзьями».
— Опс.
— Да ладно, это еще в школе было.
— А сейчас кто-нибудь есть?
— Я же только что приехал! Хотя тут есть одна девушка, Дафна. Она необыкновенная.
— Ну, так в чем проблема? Больше никаких «не ее круга» быть не может. Ты теперь мистер Лига плюща.[5]
— Я живу в сплошной Лиге плюща, Майк. У нас каждый студент — мистер Лига плюща.
— Если что-нибудь хочешь, протяни руку и хватай. Так делал я, не имея престижных дипломов. Мне никто ничего на блюде не поднес.
— Ты это сто раз повторял.
— Знаешь, как я стал тем, что я есть? — Я знал, но это не мешало Майку раз за разом пересказывать свою историю. Поэтому я промолчал. — Я не пошел в Уортон. Я не пошел в программу MBA. Я пришел прямо к своему первому боссу и сказал: «Я буду работать больше, чем все остальные ваши работники, причем бесплатно». Вторую работу я нашел через агентство по временному трудоустройству — ввод данных и прочая хрень. Двенадцать баксов в час. Я мог это делать не просыпаясь. Кстати, я и делал это в полусне. Работал до десяти вечера, потом шел домой и забивал цифры до двух ночи. Один Бог знает, сколько людей получили из-за меня штаны не тех размеров. Я жил как нищий, питался китайской лапшой по двадцать пять центов упаковка, пока ладони не начали шелушиться от авитаминоза…
— Беда, — покивал я.
— Вот именно! — засмеялся он, хлопая ладонями по столу. — А взгляни на меня сейчас!
— Прекрасно выглядишь, Майк.
— Каков будет твой долг к окончанию университета?
Я сглотнул пересохшим горлом. С размером долга я мог смириться только путем полного отрицания его.
— Сто пятьдесят тысяч.
— Мне эту сумму заплатить все равно что… — Он прищелкнул пальцами. — Но я не заплачу. Это тебя ничему не научит.
— Мне не нужны твои деньги, Майк. Впрочем, можешь заплатить за выпивку.
Он засмеялся и заказал нам еще по одной. Чуть позже в бар вошел Шон Пенн с девушкой.
— Это Шон Пенн, — прошептал мне Майк.
— Знаю.
— Но это Шон Пенн!
— Слышу! Шон Пенн, но не Иисус же Христос!
— Подойти нам к нему?
— И что ты скажешь? «Вы кино любите?»
Майк широко ухмыльнулся:
— Ну так что?
— Я к нему не пойду.
Он пожал плечами:
— А я бы подошел. Встал бы и прямо к нему.
Я уставился на брата, который рассматривал сидящих за столиками, переводя взгляд с одного на другого.
— Майк!
— А?
— Ты добился невероятных успехов. Я очень горжусь тобой.
Казалось, он искренне удивлен. Но тут же на лице появилась прежняя самоуверенная, развязная мина.
— Спасибо, — сказал Майк после секундной паузы, внимательно посмотрел на меня и вновь повернулся к посетителям. — Кубики десять на десять,[6]— самодовольно пробормотал он себе под нос.
Глава 5
На следующий день я решил поймать Найджела на его приглашении. В отличие от большинства студентов, обитавших в общежитии, Найджел занимал целую квартиру в богатой части города. Я постучал в дверь, гадая, кто еще приглашен.
Дверь распахнулась, и на пороге появился Найджел, словно сошедший с обложки «GQ»,[7]в желтовато-коричневой рубашке, казавшейся бронзовой по контрасту с его шоколадной кожей. На мне эта рубашка смотрелась бы как горчица на недожаренном хот-доге. Она идеально облегала его стройный торс, словно Найджел был инопланетянином, умеющим отращивать вторую кожу для вечеринок. К безупречно отутюженным и дорого-небрежным слаксам были подобраны коричневые туфли и такой же кожаный ремень. Найджел держался удивительно свободно и непринужденно. Поглядывая через его плечо на других гостей, я вспомнил старое выражение: «Он рожден для этой роли».
