обмерзает лицо, плачет от боли, стыда и… и радости.
— Ребята, простите меня, это я… я подставил вас…
— Бредит? — озабоченно спрашивает Кервин.
— Возможно, — кивает Стиг. — Но ты его пьяного не слушал, он такое выдавал… уши вяли. Сейчас ещё ничего.
— Ребята, я не пьяный.
— Не знаю, не знаю. Спиртным от тебя несёт. Редактор, чувствуешь?
— Чувствую. Немного, но его развезло.
— Сажай его, я ему уши натру.
Они останавливаются, и его сажают на лёд, нестерпимо, обжигающе холодный, и горячие, ставшие необычно сильными руки Жука трут ему уши. Но у Жука никогда не было таких рук.
— Жук, это ты?
— А кто же ещё. Ну, очнулся? Вставай и пошли.
Он встаёт сам, ну, почти сам, и они идут дальше. И он уже может их разглядеть. Они… они совсем такие, как раньше. Кервин в своём неизменном костюме, без галстука, в вязаном жилете под распахнутым пиджаком. А Жук… в костюме, адвокатском, с галстуком, и… и никаких следов… Так что… как же это?
— И что на мне нарисовано? — интересуется Стиг.
— Жук, а как же…
— А, ты вот о чём, — смеётся Стиг. — А просто.
— Ты что, — смеётся и Кервин, — думал, я так и буду с дыркой в затылке ходить?
— Как это?
— Умрёшь, сам узнаешь.
— Я уже умер! — кричит он.
— Не выдумывай, — отвечает Кервин. — Это твои субъективные ощущения. А объективно ты жив, и делать тебе здесь нечего.
— Классно завернул, — одобряет Стиг.
Мучительный подъём по почти отвесной ледяной стене, темнота вокруг редеет и одновременно наливается розовым, красным светом, а под ногами уже не лёд, а жёсткий колючий песок, обломки камней. Стало заметно теплее…
Мелкие частые судороги пробегали по его лицу и телу, заставляя дрожать пальцы и дёргаться гримасой губы.
Нянька достала бутылку, налила коньяка в рюмочку и обмакнула палец.
— Осторожней, — предупредила Мокошиха, — захлебнётся ненароком.
— Знаю, — кивнула Нянька, смазывая ему губы и язык.
Показалось им или нет, но у него дёрнулся кадык.
— Сглотнул никак? — обрадовалась Нянька.
— Не спеши, — остановила её Мокошиха, — там ещё далеко.
…Чёрная спёкшаяся земля, оплавленные камни под ногами, сзади в спину бьёт твёрдый холодный ветер, и в лицо такой же твёрдый, только горячий.
— Ну, вот и дошли, — улыбнулся Стиг. — Стоять можешь?
— Да, — выдохнул он, потрясённо оглядываясь.
Впереди красное, багровое зарево, стеной, от чёрной земли до… он закинул голову и не увидел верхней границы огненной стены. Огонь? Так это и есть ты, Великий Огонь?! Справа… ощутимо тянет гарью, запахом горелого, нет, горящего мяса.
— Правильно, — кивнул Кервин, — там Тарктар.
Тарктар — огненные ямы с грешниками, а тогда…
— И опять правильно, — поправил очки Стиг. — А там Рлиймб, а за ним Эрлирзий.
— Нам пора, — извиняющимся тоном сказал Кервин. — Понимаешь, нельзя уходить далеко и надолго.
— За самоволку помнишь, что бывает? — рассмеялся Стиг.
— Нет, это не совсем самоволка, — поправил его Кервин. — Нас отпустили, но мы уже должны вернуться. Дальше тебе придётся самому. Справишься?
— Справится, — ответил за него Стиг.
Он молча смотрел на них, освещённых багровыми отсветами, совсем таких, как раньше, нет, всё-таки других, он только не может понять, что в них изменилось, но это они, они вывели его из Коргцита, а теперь…
— И не вздумай здесь оставаться, — строго сказал Стиг. — Скатишься опять туда, а во второй раз не вытащим.
— Он прав, Гаор, — кивнул Кервин, — такое бывает только раз. Конечно, я понимаю, тебе хочется…
— Мало ли чего ему хочется! — перебил его Стиг. — Не вздумай, понял? Ты нужен там. Это тоже дезертирство, понял?
Он кивнул.
— Всё, Адвокат, — Кервин нервно оглянулся на слышимый только ему зов и кивнул. — Да-да, идём.
— Да, пора, — Стиг поправил очки. — Давай прощаться, Отчаюга. Там не получилось, так хоть здесь. Удачи тебе.
Он беззвучно и бессмысленно шевельнул губами…
Трещавший метавшийся в плошке огонёк успокоился и стоял неподвижным жёлтым лепестком, отражаясь в чёрной густой жидкости. Мокошиха покачала головой.
— Не спешит, — кивнула Нянька. — Я же говорю, упрямый.
— Пойдёт, — возразила Мокошиха, — куда он денется. Ослабеет только сильно, потом тяжко придётся.
— Пусть выйдет, — вздохнула Нянька, — дальше уже мы поможем.
— Надо ждать, — Мокошиха поправила на плечах платок и строго посмотрела на плошку с огоньком.
…Он стоял и медленно озирался по сторонам. Что же ему теперь делать? Куда идти? В Огонь? Направо, к ямам, откуда несёт тошнотворным запахом горящих человеческих тел и слышится тоскливый стонущий вой — так кричат только от неизбывной, непрекращающейся боли? Нет, туда ему… незачем. Налево, следом, за ушедшими, растаявшими в красном тумане Кервином и Жуком? Он попробовал. И даже увидел. Поле оранжевых, как языки огня, лилий и колышущиеся над ними полупрозрачные то ли облака, то ли струи, слабо напоминающие человеческие фигуры. И даже вспомнил название огненных лилий — асфоделии. Но подойти поближе не смог. Воздух стал плотным и не пустил его, а от душного цветочного запаха запершило в горле и заслезились глаза. И он вернулся на холмик спёкшейся горячей земли, где в последний раз обнялся с друзьями. Они пожелали ему удачи и велели идти. Но куда? И назад нельзя. Сзади Коргцит, огромное ледяное озеро с крутыми скользкими склонами, если бы не Жук с Кервином он, даже и дойдя до берега, не смог бы выбраться. Это они своими горячими руками вытаяли для него ступеньки и помогли подняться. Нет, туда нельзя, в одиночку ему… нет, не сможет и… и он устал. Сейчас посидит, отдохнёт, соберётся с мыслями и силами и уж тогда… Он сел на колючую твёрдую землю, горячую, но терпеть можно, обхватил руками колени и уткнулся в них лбом. Вот посидит, совсем немного, ну хоть чуть-чуть…
— Опять трусишь? — строго сказал над ним знакомый голос.
Он вскинул голову, и оторопело заморгал.
— Сержант? Ты?!
— А кто же ещё?
Сержант возвышался над ним, не старый ещё, и уставной «ёжик» на голове чёрный, только слегка тронутый сединой на висках, и в кулаке зажата трубка, пуговицы и поясная пряжка блестят, только сапоги чуть присыпаны серым пеплом и оранжевой пылью, нет, пыльцой… пыльцой?
— Ты шёл через… лилии?
— Наблюдателен, молодец, — одобрительно кивнул Сержант. — Это ты правильно, без этого солдату не выжить. А вот что на вопрос не ответил, за это врезать тебе надо. И что приказ не выполнил, врезать вдвойне.
— Ну, так врежь, — устало ответил он, опуская голову. — В первый раз тебе, что ли?
— Дурак, — вздохнул над ним Сержант. — Рано, видно, я тебя сделанным посчитал. Как был разгильдяем, таким и остался.
— Я не разгильдяй, — угрюмо буркнул он, не поднимая головы. — Я
