первом детстве.
*В настольные игры, то есть.
Ладно, теперь расскажу про нежилое.
В туалете стоял самый обычный унитаз с верхним бачком и дёргалкой на верёвочке, в комплекте — старое эмалированное ведро в качестве мусорки. В ванной — чугунная слегка пожелтевшая ванна и фаянсовая раковина (смеситель на это всё один, поворачивать нужно туда-сюда), зеркальце маленькое, узенькое, и я себя в него практически не вижу — высоко мне. Кафеля на стенах нет. Мыло только кусками, про жидкое здесь и не слышали пока. Шампуней тоже не видать.
В кухне: эмалированная, слегка оббитая раковина, относительно новая (восемь лет) электроплита «Лысьва», сравнительно новый холодильник «Океан» и второй, старенький, совсем маленький «Саратов», стол-тумба (с нижним отделом и большим выдвижным верхним ящиком) и к нему подвесной шкаф-тумба, крашеные белой краской. А! Три табуретки.
В коридоре нет ничего, кроме ростового зеркала в деревянной раме и старой вешалки на стене из шести крючков. Ой, нет! Вру! Ещё полуавтоматическая стиральная машинка «Сибирь» (даже с центрифугой!) напротив туалета стоит.
Всё, на этом опись имущества закончена.
ДУМЫ. БЕЗ БЫЛОГО. НАВЕРНОЕ
На кухне уже закипал электрический чайник, огромный, словно знаменитому похожему на ведро роботу* его верхнюю полусферу отломили и носик к ней присобачили.
*Да-да, из культового кино
про хороших и плохих мальчиков
со светящимися мечами.
Мама, кажется, жаловалась бабушке, что всё оказалось не так блестяще, как в момент вербовки было описано. Бабушка ответственно предлагала порубить всех нахер саблей. Фигурально выражаясь, конечно.
Я тоже была за саблю, но с советами не лезла. Пять лет, какой советчик. Сильно умное начнёшь говорить — помчатся со мной к «неврипитологу», а ну как у дитятки горячечный бред?..
Меня другое волновало — блин, чё делать? Нет, вот так: ЧЁ ДЕЛАТЬ, БЛИН⁈
Я проверила по очереди все отделы шкафов в комнате — чисто в памяти встряхнуть, где что лежит. Переоделась в домашнее. Господи, маленькие ручки, маленькие ножки, непривычно как, ужас…
Нашла в шкафу раскраски и карандаши. Тэкс, раскраски мне без надобности, цветные карандаши я терпеть не могу (кроме акварельных, которые появятся хрен знает когда), а вот простой…
Простой карандаш нашёлся. Даже два: ТМ и М2. М2 рисовал так жирно, что меня аж оторопь взяла. Эх, мне бы акварельные… Люблю чёрным акварельным рисовать. Что-нибудь вместо него, интересно, можно подобрать? Уголь? Мдэ…
Внизу под пачкой раскрасок обнаружился альбом для рисования, в простой картонной корке с максимально примитивным рисунком — кретинически радостный ёжик* и прочее. Белый картон, одноцветный рисунок, проще некуда. Зато внутри такая бумага! Листы были толстые и фактурные, пожалуй что и под акварель пойдут. Сорок листов. Тридцать семь копеек, на задней корке было пропечатано.
*Напоминающий столь же кретинического крота
из чешского мультика без слов.
Только в хипповом парике.
Тут меня посетила новая мысль, что хорошо бы сперва привыкнуть к новой мелкой моторике. К более мелкой мелкой моторике, чем старая более крупная мелкая моторика. Какова фразочка, а? Специально оставлю.
Портить хорошую бумагу на эксперименты было жаль, я выдернула из пачки раскрасок первую попавшуюся и села за свой маленький стол. Тэкс, проверим, что у нас со штриховкой.
В комнату заглянула мама:
— О, а ты чего вся разделась-то? В больницу пойдём?
— У меня всё прошло, — ответила я, сосредоточенно штрихуя. — Мам, у нас есть просто листочки белые? Или тетрадки?
— Как это «прошло»⁈ — возмутилась мама. — А если ночью снова заболит, а лекарства нет?
— Не заболит.
— Так, ну-ка, хватит дурью маяться! Одевайся и пошли!
Я глубоко вздохнула и подпёрла руками лоб. Ругаться с ней, что ли? Слово моё последнее…
— Мама, — терпеливо сказала я, — у меня ничего не болит. И ничего не болело! — торопливо добавила я, увидев, что она начинает сердиться. — Я специально тебе сказала, потому что я не хочу там больше находиться. И я туда больше не поеду. Там холодно и неприятно. Тупое, бессмысленное времяпрепровождение! С бабушкой останусь. А в больницу мы пойдём, только если тебе больничный надо. Я пожалуюсь, две недели дома просидим. А ты съезди и заявление на увольнение напиши, и не придётся отрабатывать. Или едь отработай, если охота всё здоровье своё проморозить. Почки простудишь — тебе что, новые купят?
Вот это меня понесло…
— Что? — растерянно спросила мама.
Но из-за её спины вдруг высказалась бабушка:
— Вот, даже ребёнок понимает! По-женски простудишься, будешь всю жизнь лечиться!
В поликлинику мы сегодня так и не пошли.
Мама с бабушкой долго спорили и препирались в кухне, бабушка, кажется, давила на то, что деревенская школа матушку прокинула с обещаниями, и хорошо бы им все эти претензии выкатить.
Я слушала-слушала, потом постаралась максимально по-детски сформулировать мысль и вышла в кухню.
— А нельзя устроиться на работу поближе к бабушке? У нас две школы рядом.
Я точно знаю, что когда она летом приедет и будет искать работу, в восемнадцатой школе ей скажут, что целый год маялись без учителя физкультуры, и буквально две недели назад нашли — где ж вы были, девушка…
Мама с бабушкой уставились друг на друга.
— А чё? — сказала бабушка. — Сходи да узнай.
— Думаешь, места есть в середине года? — усомнилась мама.
— За спрос в нос не дадут, — тихонько подкинула я.
— Правда что! — согласилась бабушка. — Сходи, спроси. Рабочий день ещё. Вдруг надо физрука? Переводом пойдёшь!
Вот оно, прозвучало это волшебное слово! «Переводом»! В этом случае и отработок не требуется, и стаж не теряется. И сумасшедшего детсадовского ритма удастся избежать.
Да, в прошлый раз матушка устроилась в садик от безысходности — ну не было больше рядом рабочих мест по пед.образованию. Эксперимент получился удачным. Для садика.
Работать в две смены — конечно, вперёд! Извините, няни опять нет, ах, что же делать… При этом Галина Николаевна и новатор, и активист, и дети её обожали. Грамот — хоть всю квартиру облепи! Печаль только в том, что дома мы её практически не видели, а на зарплате эта пахота сказывалась очень малосущественно. Очень хитрая в садах система. Вроде и работаешь за троих, и спрашивают за троих, а получаешь за одного с маленьким хвостиком. И всё с цифрами в руках!
Если ей удастся в школу устроиться, думаю, педагогика ничего не потеряет. Просто в этом варианте реальности будет новатор-физкультурник. И дети её будут обожать, как везде. А если смотреть с точки зрения прилагаемых усилий, из всех педагогических вариантов физрук — самое милое дело. Тетрадей нет, уже здо́рово. Спартакиаду провёл — уже зрелищно, молодец, премия и всё такое.
— Иди, Галя! — подбодрила бабушка. — Нечего в той деревне сидеть, болезни одни.
Мама ушла, а я наконец спокойно прижалась в мягкому бабушкиному животу.
— Хулиганка ты, а? — спросила она.
— Ты не представляешь, как там холодно, — вместо ответа сказала я. — Печку не топят, батарей нет. Что за жизнь такая дурацкая? Ты не отпускай её, даже если она ничего не найдёт. По ночам лежим, трясёмся.
Бабушка неодобрительно поцыкала.
— Ай-я, дёрнуло же её…
— Грустно ей, — вслух подумала я. — Замуж ей надо. У всех муж есть, а у неё нет.
Это я имела в виду всех своих тёть, часть из которых была бабушкиными дочерьми, а часть — невестками. У всех был муж, а у мамы — нет. Непорядок!
Бабушка помолчала.
— А если он тебя обижать будет?
— Дядя Ринат же Лёшку не обижает, — резонно возразила я. Лёшка был сыном его жены от первого брака. — Посмотрим. Познакомимся. Не обязательно за первого встречного замуж выходить, можно и подружить сперва, да?
Бабушка засмеялась и поцеловала меня в макушку.
— Баб, а у тебя тетрадка есть?
— Тебе зачем тетрадка?
— Рисовать хочу.
— Ну так иди альбом возьми.
— Он для красок, жалко мне.
— Пф! — фыркнула бабушка. — Я тебе ещё куплю! Иди, рисуй.
Я почти закончила набросок Акташа, когда примчалась мама, глаза по рублю.
— Мама! — чуть ли не закричала она с порога. — Есть место!
— В какой?
— В восемнадцатой!
— Ставка?
— Пока полставки, но предлагают на вторую смену на продлёнку выйти, а с сентября — ставка.
— Ну, согласилась?
— Согласилась, — мама плюхнулась в кухне на стул. — Вот, смотри! — она сунула бабушке листок, который та начала внимательно читать, сдвинув брови.
— Покажи, — попросила я и пристроилась рядом, прижавшись к бабушкиной руке.
В листе, сдобренном печатью и размашистой подписью, значилось:
«Гарантийное письмо» — и дальше, собственно, о том, что мама нам уже рассказала.
— Завтра
