прикрываясь для банальной борьбы за власть и грабежей.
— Думаешь я не такой? — мрачно спросил Махно. — Слышал я, про меня разное болтали.
— Если бы ты был такой, не стал бы стал работать столяром, плотником и плетельщиком домашних тапочек. Тихо доживая свой век в нищете. Возможностей взять денег на борьбу с красными у тебя хватало. Там, в эмиграции. Почему не взял?
— Не хотелось.
— Много кому захотелось, а тебе нет? Самому не смешно?
— А пришел на Украину.
— Тебя туда вытащили. Я знаю, что ты уговаривал своих не лезть во всю эту историю. А когда стало ясно — все равно полезут — решил возглавить, чтобы их не так много полегло. Разве не так?
— И что с того? — мрачно спросил Махно.
— Я хочу тебе предложить забыть все что было. И занять должность в правительстве.
— Ты издеваешься? — с каким-то изумлением спросил Нестор Иванович.
— В тебе я уверен, как ни в ком ином. Не купят. Не скурвишься. Ибо псих. Такой же, как и я. Поэтому и хочу предложить должность главы госконтроля. Чтобы ездил по разным заводам, городам и селам, да своими глазами смотрел что там происходит. Кто где ворует и кому что нужно оторвать, чтобы это уже прекратилось.
— Нет. — твердо и решительно произнес Махно.
— Почему?
— Просто нет. Не хочу.
— Не хочешь помочь бороться с ворьем? Почему?
— Я же ответил — просто не хочу. — с усмешкой ответил Махно.
— Ну нет так нет. — чуть помедлив, произнес Фрунзе вставая. Секунду постоял и направился к двери.
— Погоди, — окрикнул его Махно.
— Передумал?
— Ты же понимаешь, что это лишнее? — махнул Нестор Иванович в сторону следователя.
— Что это?
— Твой человек ведь сейчас нарисует какое-нибудь дело. И меня как воришку или разбойника шлепнут. Зачем весь это цирк?
— Шлепнут? Нет. Тебя просто опросят и отправят в госпиталь. Подлечат там. У нас появилось лекарство, которое вроде как от туберкулеза помогает. После чего посадят на пароход. Дадут немного денег на дорогу. И отправят в Париж.
— Как это? — удивился Махно.
— У меня перед тобой должок. И я его верну. Помнишь? Я ведь дал гарантии, которые через голову отменил Троцкий. Точно также, как и в Крыму, когда его люди постреляли пленных, которым я обещал жизнь.
— Брешешь!
— Собаки брешут. А я говорю. Но еще раз сунешься с оружием против нас воевать — пристрелю. Ну или как там карта ляжет…
С тем и ушел.
Оставив изрядно озадаченного Махно наедине со следователем.
Особой надежды на успех не было. Нестор Иванович — сложный человек. Трудный. И между ними пролилась кровь. Поэтому довериться вот так он не мог. А если бы и согласился — Фрунзе не поверил бы.
Но как же было бы славно получить такого руководителя госконтроля. Таким как Махно, Мехлис и иже с ними в подобных структурах самое место. Неподкупные. Идейные. Энергичные. Таких только убить можно, чтобы скрыть воровство или какую мерзость. Но Махно поди — убей. Еще неизвестно кто кого зарубит или пристрелит. Уж что-что, а постоять за себя он умел. И в плен его взять раненого. Без сознания. Скорее чудом. Тачанка перевернулась и он, ударившись головой, отключился на время…
Нарком направился к своему кортежу и продолжил свои рабочие разъезды. Планов у него на день еще имелось громадье. Весь расписан. Понятно, не в притык, а с некоторым разумным зазором. Но особенно не пошатаешься праздно.
Усмехнулся.
Молча.
Лишь лицо на несколько секунд перекосила гримаса.
Он вспомнил о том, как решил заглянуть в дневники Николая II. Минут десяти ему хватило, чтобы получить устойчивое отвращение к этому человеку. В этих записях было все, кроме того, что должно. Обеды. Встречи. Прогулки. Воспоминания о чтении в слух перед сном. Катание на санях…
Иными словами — муть всякая.
Для какого-нибудь дворника — сойдет. Для монарха, который руководит огромной страной… кошмар! Встречи с чиновниками и крупными политическими игроками просто фиксировались как данность. Что, зачем и почему оставалось за скобками. Дела? Он их вообще не касался в основном. В лучшем случае писал, что де «кончил с бумагами» или как-то еще указав на свою непосредственную работу монарха.
Но больше всего Михаила Васильевича взбесили записи, касающиеся событий февраля-марта 1917 года. Монарху, судя по всему, не было никакого дела до происходящих в Петрограде событий. А сразу после отречения он испытывал облегчение и «хорошо спал», больше уделяя внимание уборке снега.
— Ну и…удак! — тогда прокомментировал этот фрагмент нарком в сердцах.
Фрунзе точно знал — Николай II Александрович много работал. Честно. Ответственно. Но… в дневнике отчетливо проступало его отношение к этой работе. Он ее явно тяготился и «тянул лямку», стараясь как можно скорее убежать от нее и выбросить все «пустые» мысли из своей головы.
Смешно.
Больно.
Противно.
Один придурок просто ленился делать свою работу надлежащим образом, а им теперь — разгребай. А сколько людей из-за него пулю получило? И потом его еще и канонизировали…
— Ох… — помотал головой Фрунзе.
Комментировать это даже в мыслях не хотелось. Ибо у него не умещался в голове подобный «абстракционизм», если говорить «образами» Хрущева. Разве что непечатными словами. Но куда это годится? Эмоции для анализа мало годятся…
Так он и добрался до следующего своего объекта. Небольшого НИИ, в котором Борис Павлович Грабовский с помощниками занимались созданием телевидения на электронно-лучевой трубке. Уже больше года трудился. Опираясь на международный опыт и собственные наработки.
— Добрый день, — поздоровался он с руководителем этого НИИ в десятка полтора сотрудников.
— И вам доброго Михаил Васильевич.
— Показывайте, как продвинулись. Вы ведь для этого меня приглашали?
— Один момент! Сейчас все будет. Прошу.
Короткая прогулка.
И вот перед ним открыта рама прямоугольной «коробки» каркаса, в центре которой вольготно разместился маленькая электронно-лучевая трубка с диагональю сантиметров 18–20. На вскидку. Слева от нее был смонтирован динамик. Справа — блок управления. Простенький.
Грабовский чуть-чуть поколдовал.
Его помощники засуетились.
После чего этот прототип телевизора включили и, после того, как он прогрелся, на нем оказалась монохромная картинка. В невысокой детализации. Но Михаил Васильевич узнал на ней Ивана Филипповича Белянского — одного из ближайших помощников Грабовского. Он махал рукой и улыбался.
А потом из динамика раздался его, чуть искаженный голос:
— Как меня слышно?
— И где он находится? — поинтересовался нарком.
— В соседней комнате. Сигнал передается по проводам. Пока. — поспешно добавил Борис Павлович. — Приемник поставить не сложно.
— Понимаю. — покивал Фрунзе.
— Питание от обычной бытовой сети.
— Славно…
Разговорились.
Борис Львович Розинг, который в 1911 году построил в своей лаборатории первый электронно-лучевой
