НАСДАК!
— Чубайс им веерно свет вырубил? — с ходу ответил импровизацией Борис.
Кружок разразился дружным хохотом.
Женя-Правдоруб, телеведущий без телеканала и журналист без журнала ничуть не смутился.
— По CNN уже передали!
Кто-то полез в карман за мобильным.
Борис никак не прореагировал. У него было больше поводов, чем у всех, поддаться панике. Именно поэтому и запретил себе суетиться.
Очевидно, новость разлетелась по гостиной без участия Жени. Кто-то включил экран домашнего кинотеатра. Собравшиеся потянулись к большому монитору, на котором спешно замелькали картинки новостных телеканалов. Выбрали ту, где на фоне суеты в ньюс-руме феминистка в красном со строгим лицом читала по бумажке сводку новостей.
«НАСДАК… по техническим причинам… приостановили торги… на двадцать минут», — успел выхватить из её гнусавой американской скороговорки Борис.
Поискал глазами своего тёзку. Борис Михайлович стоял у столика с напитками. Рядом с ним была красивая молодая дама в элегантном смело декольтированном платье. Тело у женщины было от природы гибким и сильным, такого не создашь ни шейпингом, ни спа-салонами. С такими надо родиться, как некоторым выпадает счастье родиться в богатстве, а не горбатиться и драться за него полжизни. Цвета красного вина с золотой искоркой платье гармонировало с копной чудесных каштаново-золотистых волос.
«М-да, если судить о мужчине по женщине рядом с ним… Серьёзный противник».
Словно поймав взгляд Бориса, «тёзка» обернулся. Через всю гостиную они посмотрели друг другу в глаза.
Борис чуть заметно кивнул. И получил такой же кивок в ответ.
«Лучший способ нейтрализовать сильного противника — это сделать его временным союзником», — решил Борис.
И направился к двери на балкон.
Борис Михайлович вышел следом спустя минуту.
Они, теперь уже вблизи, посмотрели друг другу в глаза. В одних таилось настороженное любопытство, в других — сдержанная радость победы.
— Вы что-нибудь выиграли на этом? — Борис, понял, что теперь ход за ним.
— Только ваше внимание.
— Вот как? Не думаю, что оно того стоит.
— Тем не менее, вы здесь.
— Чистое любопытство. Ни к чему ни вас, ни меня не обязывающее. Или вы считаете иначе?
Поле, на котором предстояло померяться силами, было чётко очерчено. Хартман тут же показал, что умеет понимать без лишних слов.
— Условия приняты. Спрашивайте, я готов удовлетворить ваше любопытство. И постараюсь ничем вас не связать. Надеюсь, технические детали вас не интересуют?
— Естественно, нет. Меня интересуете лично вы. Ну и те, кто вас… м-м-м… Кого вы представляете.
Борис Михайлович покачал головой.
— Нет, так раскрываться я не буду. Боюсь связать вас невыполнимыми обязательствами и подставить своих партнёров. Ни мы не хотим включать вас в свой маленький клуб, ни вы, уверен, не горите желанием попасть в двусмысленное положение. Потребуется внести вступительный взнос, а вы побоитесь это сделать. Просто из опасения, что деньги всплывут у какого-нибудь полевого командира на Кавказе. Я прав?
— Ровно на столько, на сколько представляете себе мои интересы.
— Да, я могу заблуждаться. Но очевидно одно: вы стоите за жёсткий финансовый контроль при максимуме гражданских свобод, а ваш противник ставит на тотальный контроль при минимуме социальной активности, которую он понимает по-совковски — в виде «всенародного одобрения». И пока он не добил вас, а вы не скинули его, Россия будет барахтаться между либерализмом и диктатурой.
— Вы ошибаетесь. Там уже диктатура.
Борис Михайлович вновь покачал головой.
— Ещё нет. Но скоро будет. И никакой «оранжевой революцией» их из Кремля не выкурить. Можете не рассчитывать. Только зря деньги потратите.
— Ну, в таком случае, нам не о чем говорить.
Борис демонстративно повернулся к дверям. Но ровно на пол-оборота.
— Мы с вами бизнесмены, Борис Абрамович. Люди дела. В том, что я умею создавать ситуации управляемой нестабильности, вы только что имели шанс убедиться.
— И что с того? Это ваше умение и ваши, простите, проблемы. У меня хватает своих.
— А если я обрушу «русский долг»[8]? На обвале котировок можно неплохо заработать.
Показательно, что за неделю до войны в Югославии на международной бирже были скуплены акции т. н. «югославского долга». Финансовая операция позволила полностью обезопасить рынок любых колебаний, связанных с обострением ситуации на Балканах.
Борис замер, стоя бочком к собеседнику. В голове лихорадочно прокручивались варианты. От «бежать, сломя голову», до «выпытать все подробности». Промежуточных вариантов было столько, что интеллект не успевал обрабатывать. Мозг был взбудоражен, как от ударной дозы наркотика.
«Совершенно очевидно, что «русский долг» рухнет только в одном случае… Бог мой, это же заговор с целью свержения власти. Смертельно опасно! Но, чёрт возьми, какие деньги! Какие перспективы!!»
Борис Михайлович приблизился почти вплотную.
— Вы в праве распорядиться данной информацией по своему усмотрению. От себя скажу, она эксклюзивна. Вы в праве сделать ставку или пасануть. Никаких претензий с нашей стороны. Сигналом к началу операции станет выход на НАСДАК акций фирмы «MAH.DI». В качестве подтверждения мы предпримем короткую атаку акций «Рургаза». Как только его акции запляшут, знайте, мы начали игру.
Борис искоса посмотрел на собеседника.
— Я ничего не слышал, вы мне ничего не говорили. Ничего не знаю и знать не хочу. А даже если бы знал, никогда, слышите, никогда бы их не поддержал! — шелестящей скороговоркой выпалил он. — Это провокация Кремля, на которую я не поддался. Так и передайте тем, кто вас послал!
Он не удержался и обшарил взглядом одежду Бориса Михайловича. Никаких шансов высмотреть микрофончик не было. Но нервы, черт возьми, нервы!
— Если бы в Кремле были люди, способные на то, что сделал я, вы бы никогда не прижились в Лондоне. Это же очевидно.
— Возможно… Скажите, Хартман — ваша настоящая фамилия?
— Я взял её в
