но они еще хранили тепло бежавших от него самцов. Он видел лишь самок и их потомство, которые, стоило ему лишь показаться, буквально каменели от испуга. Он смотрел на них черными, как ночь, глазами, и шел дальше. Детей и самок он не трогал.
После того как в одной из брачных драк Мандрейк убил старейшину, он занял его место, — естественно, против этого никто не возражал.
Во время первого собрания нового совета он молча наблюдал за старейшинами, которые, то и дело поглядывая в его сторону, торопились поскорее закончить собрание. Лишь два крота выказали отличные от страха чувства: Халвер, формально поприветствовавший Мандрейка, явно старался придать собранию неспешность и благообразность, в то время как Рун, моментально сориентировавшись в новой ситуации, то и дело пытался заискивать перед новым старейшиной: «Как было бы замечательно, если бы наш глубокоуважаемый… новый старейшина выразил свое отношение к этому вопросу. Я полагаю, мы согласились бы с ним…» Впрочем, на это Мандрейк никак не реагировал.
В мае он посетил второе собрание, проходившее подобным же образом, и вновь не промолвил на нем ни слова. На третьем, июньском, собрании обсуждался план проведения Летнего Хода к Камню. Тогда-то Мандрейк и заговорил.
Старейшины помоложе открыто выражали свое сомнение в необходимости проведения Летних Ходов, особенно усердствовал Буррхед, говоривший о том, что обилие сов на вершине холма, очевидное сокращение количества червей и ряд происшедших в системе изменений (все понимали, что речь идет о множестве смертей, которыми сопровождалось появление Мандрейка) делают это мероприятие более чем неуместным. Рун согласился с этим мнением, добавив, что сей диковинный ритуал — всего лишь дань прошлому, когда «цели были существенно иными и эта впечатляющая демонстрация единства требовалась для укрепления системы».
— Мы уже прошли эту фазу, и многие из нас, — Рун обвел взглядом присутствующих и выразительно посмотрел на Халвера, — уже не принимают идею заклинания и прочую чушь, из которой состоит этот ваш летний ритуал.
Этого старый Халвер выдержать уже не мог. Сердце его исполнилось гнева и ужаса перед таким кощунством.
— Я здесь самый старый, — начал он и сразу почувствовал, что делать на этом акцент не стоило. — И я должен заявить вам — наши предки потеряли бы дар речи, если бы кто-то сказал им, что Летний Ход, самый радостный праздник системы, — всего лишь сентиментальная традиция. Летний Ход — часть нашей системы. Этим праздником мы словно говорим — сами по себе мы ничто. — Так же как и Рун, он обвел присутствующих выразительным взглядом, не сделав исключения и для Мандрейка, сидевшего в дальнем конце норы. — Мы верим, что в Камне присутствует нечто такое, рядом с чем мы ничего, и без чего — я обращаюсь ко всем присутствующим — мы действительно ничто, сколь бы сильными мы себя при этом ни считали.
Последние его слова зловеще повисли в воздухе. Теперь все ждали одного — как отреагирует на них Мандрейк. Тот, однако, даже не шелохнулся. Халвер вышел на середину норы. На фоне черных лоснящихся шкур старейшин его сморщенный хоботок и старая седая шерстка выглядели особенно жалко.
С нашей системой что-то произошло, — сказал он тихо. — И совладать с этим труднее, чем с совами, отсутствием червей или бандой луговых кротов. Если бы только я мог донести до вас, какими отважными и искренними были кроты Данктон! Воины, а не драчуны, кроты, исполненные веры, но никак не сомнений. Такими же они могли бы быть и сейчас, и были бы, если бы мы, старейшины, повели их в нужном направлении.
Он остановился, чтобы перевести дух. как и следовало ожидать, слушал его один Биндль, но и он, при всей своей любви к старому кроту, не мог понять его речей.
Халвер печально понурил голову, касаясь хоботком земли. Им стало овладевать отчаяние — у него не было ни сил, ни слов для того, чтобы поделиться с ними своим знанием. Он хотел передать им чувства, владевшие его сердцем, а потом обратиться к ним с таким вопросом: «Теперь вы понимаете, о чем я? Теперь вы видите, что нам следует делать?»
Да, Халвер знал, что жизнь не должна сводиться единственно к дракам, червям и территориям, занимаемым системой, но, увы, он не мог убедить в этом молодых кротов, для которых традиция была пустым звуком. Он пытался собраться с мыслями и сказал теперь уже скорее самому себе, чем другим:
— Мы должны совершить Летний Ход к Камню и произнести все ритуальные формулы, как это делали наши отцы и отцы наших отцов. Здесь говорить не о чем — мы просто обязаны это сделать! — Он посмотрел на старейшин и не без гордости добавил: — Тот, кто сомневается в истинности моих слов, может хоть сейчас отправиться к Камню. Едва вы припадете к его тени, вы почувствуете его силу. Вы поймете, что за пределами нашей ущербной системы — а я считаю ее теперь именно таковой — существует множество иных систем, устроенных куда разумнее нашей. Если у вас хватит сил, вы…
Теперь его не слушал даже преданный Биндль — все смотрели на внезапно очнувшегося от раздумий Мандрейка. Он стал медленно приближаться к старому мудрому Халверу, продолжавшему разглагольствовать о Камне и ритуале, пока не застыл над ним, словно сова над своей добычей. Кроты в ужасе припали к земле, страшная власть Мандрейка простерлась над ними совиными когтями. Каждому казалось, что ужасные гнев и злоба направлены именно на него. Почувствовав неладное, Халвер прервал речь на полуслове и поднял глаза на стоявшего над ним Мандрейка. Убоявшись увиденного, он попятился назад, слова его мгновенно утратили всяческий смысл, обратившись сухой несомой ветрами листвой буков.
— Хода к Камню не будет, — сказал Мандрейк знакомым, не знающим возражений тоном. Кроты понимали: как он скажет, так оно и будет. Этот голос душил всяческое возможное сопротивление в зародыше. Голос, исполненный вражеского начала. — Туда не пойдет никто, слышите? Если подобная блажь все-таки придет кому-то в голову, я размозжу этих наглецов о Камень. Их запекшаяся кровь стане предостережением для тех, кто в своим скудоумии попытается воспротивиться моему приказу. Повторяю, Летних ходов к Камню больше не будет.
Он занес над старым Халвером свои страшные когти, словно собирался вышибить из несчастного дух. Тишину нарушало лишь испуганное сопение Биндля. Что до руна, то он наблюдал за происходящим с явным удовольствием.
Мандрейк же внезапно растопырил свою лапу в дружеском благословляющем старейшину
