к центру города. Мы облегченно вздохнули.
— Спасибо тебе, Салех. Ты мой спаситель… — сказала она не то серьезно, не то шутя. — Интересно, с нами эти ребята, что в бронетранспортере, или против нас? Как ты думаешь, Салех?
— Я думаю, что нам надо спешить!
— Ты прав. Только, пожалуйста, садись за руль. У меня, признаться, руки трясутся.
…Это был первый день, когда настежь стояла открытой калитка райкома партии. Сюда, в маленький домик на окраине столицы, шли рабочие и студенты, офицеры и ремесленники. У кого автомат в руках, у кого винтовка еще с английской войны, пистолет или кинжал на поясе. Райком НДПА, адрес которого еще вчера знал узкий круг товарищей, похож был на растревоженный улей. Получив приказ, расходились притихшие, озабоченные. Джамиля помахала мне рукой, умчалась на машине выполнять свое задание, а нашу группу пока никуда не посылают, сидим во дворе под старой чинарой. Ахмат с новеньким бельгийским автоматом, тупорылый ствол трет тряпкой, снимает густую смазку. Чувствуется, что доволен. А нам всем выдал по иранской однозарядной винтовке.
— Скажите и за это спасибо, — оправдывается он. — Другим ничего не досталось, пошли с голыми руками.
Вышел к нам секретарь райкома. Кроме Ахмата, все мы видели его первый раз. Густая, жесткая борода, глаза как в лихорадке, щека дергается, руки за спиной держит. В Пули-Чархи его пытали током, сломали суставы в пальцах рук. Бежал, за голову рафика Нарзулы власти установили премию в пятьсот тысяч афгани.
— Ну, Ахмад, принимай райком под свое начало, — говорит Нарзула. — Революция начинается! Нам всем пора по своим отрядам, а вашему приказываю охранять райком, держать связь по телефону с партийными ячейками, принимать и записывать боевые донесения. Это очень ответственное партийное поручение, райком надеется на вас, друзья! — сказал и заспешил к калитке, где его ждала машина. Вот и повоевала наша пятерка, готовилась, готовилась к революции, а как она началась, сиди, охраняй глинобитную развалюху.
Махаммад еще пытается шутить:
— Когда-нибудь в этом доме откроют музей. Золотые буквы на мемориальной доске поведают людям о наших подвигах: «Здесь был штаб революции, который защищали мужественные солдаты рафика Ахмада».
— Я с вами сидеть не намерен! — заявляет Султан, вскидывая винтовку на плечо. — Пойду на улицу, к ним, в отряды, где будет бой!
— Ты что, дисциплину забыл?! Анархии не допущу, встать всем в строй! — приказывает Ахмад. — Тебе, Султан, что, особое приглашение нужно?!
Неуклюжий монтер потоптался в нерешительности на месте, посмотрел на строгое лицо командира, и к нам, в строй.
— Прошу запомнить, — сказал Ахмад, когда мы вытянулись перед ним по-военному. — С этой минуты вы не спортивная группа, а отряд, солдаты революции. Для каждого из нас существует один приказ — приказ партии! Будем делать то, что нам поручено. Султану и Махаммаду — вести наблюдение вдоль дувала, я — у калитки, Салех — на телефон, держать связь, записывать донесения.
— Но у меня почерк плохой, может, Махаммад, — начал было я.
— Отставить разговоры! Делать, что приказываю! — жестко требует Ахмад. Его не переспоришь, иду в дом, к телефону…
* * *
Я сохранил эти скупые записи в школьной тетради. Писал так, как докладывали связные из разных мест событий памятного дня 7 саура 1357 года (27 апреля 1978 года).
Сообщение первое.
«В 9 часов утра состоялся митинг в танковой бригаде, дислоцированной в Пули-Чархи. Выступил перед танкистами рафик Аслан Ватанджар, объявил о начале революции! Его сообщение встречено солдатами и офицерами с ликованием.
— Да здравствует революция! Да здравствует НДПА! — громко выкрикивали военные. Здесь же, на митинге, было решено послать несколько танков в столицу».
Сообщение второе.
«Время — 9 ч. 30 м. Сейчас вывели из строя линию телефонной связи между министерством обороны и танковой бригадой. Готовимся к походу на Кабул».
Сообщение третье.
«Время — 11 ч. 30 м. Первый танк с революционным экипажем уже на окраине города! Его восторженно приветствует народ!»
Сообщение четвертое.
«Время — 12 ч. 00 м. Министерство обороны подверглось интенсивному танковому и артиллерийскому обстрелу. В частях гарнизона начинается массовый переход солдат и офицеров на сторону восставшего народа. Дорога на „Хаваш Раваш“ — наша!»
Сообщение пятое.
«Время — 13 ч. 10 м. После разъяснительной работы, проведенной в частях и подразделениях членами НДПА, восьмая дивизия встала под знамя революции. Имею сведения, что летчики аэродромов „Хаваш Раваш“ и „Баграм“ готовы выполнять приказы революционного командования. Штаб ВВС и ПВО находится в руках восставших».
Сообщение шестое.
«Время — 14 ч. 40 м. С нами весь личный состав зенитных батарей, расположенных в Кабуле и вокруг него. Зенитчики блокировали седьмую и восьмую дивизии. После артобстрела из штаба восьмой дивизии сообщили о том, что солдаты и офицеры переходят на сторону революции».
Сообщение седьмое.
«Время — 15 ч. 00 м. „Радио Афганистан“ больше не передает сообщений даудовских властей, в эфире — музыкальные передачи. Другая музыка в воздухе. Над Кабулом кружатся самолеты и вертолеты».
Сообщение восьмое.
«Время — 16 ч. 00 м. Только что революционные летчики подвергли мощному удару с воздуха президентский дворец. Сопротивляются еще 7-я пехотная дивизия и 88-я артиллерийская бригада. Направляем туда своих агитаторов».
Сообщение девятое.
«Время — 18 ч. 00 м. Восставшими взят президентский дворец. Дауд пытался оказать отчаянное сопротивление. Он тяжело ранил нашего офицера Иммамудина, который предложил Дауду сдаться в плен. Разгневанные революционные солдаты расстреляли врага народа Мухаммеда Дауда».
Сообщение десятое.
«Время — 19 ч. 00 м. Ура! „Радио Афганистан“ сообщает своему народу, всему миру о победе революции! Текст сообщения на пушту читает Аслан Ватанджар, на дари — Абдул Кадыр! Ребята во дворе не жалеют патронов, салютуют великой победе».
Сообщение одиннадцатое.
«Время — 20 ч. 40 м. В результате боев за президентский дворец смертью храбрых погиб танкист рафик Омар… Среди раненых Джамиля… Проклятие! Ахмад разрешил бежать в госпиталь. Сдаю. Дежурство Махаммаду!»
* * *
Меня не то что в палату, на порог госпиталя не пустили.
— Не положено! Час поздний! Покой нужен больным!
Просил по-хорошему — не помогает, стал было ругаться, санитар спину показал.
— Да не уходи ты, парень, будь человеком! — взмолился я. — Девушка моя тут раненая у вас лежит… Ну, прошу тебя, как брата, пусти к ней.
Повернулся здоровый детина, смачно высморкался, нос рукавом халата утер.
— Девушка твоя, говоришь? Это та сорвиголова, что первая через забор президентского дворца полезла? Джамиля, кажется, зовут?
— Да, да, Джамиля! Как она? Что с ней?!
— Да ничего… Царапина на руке. Врачи смотрели — кость цела, пуля навылет. До свадьбы заживет! Хочешь, чтобы она скорее поправилась, плати калым, женись на ней, парень!
И заржал, как
