товарищи, магазин закрывается, просим освободить помещение! — убедительно сказала Тешабаева.
— Жалко, — сказала мама, — что бы нам с тобой пораньше зайти, это все качели твои — покачай да покачай. Ну, ладно, завтра купим. Раз бананы начались, они теперь будут. Пойдем, малыш.
— Лев! — жалобно повторил Абдумалик.
— Ну что — лев, лев… Пойдем, бабушка ждет. Она нишалду, наверное, сделала. Любишь нишалду?
Оглядываясь на льва, Абдумалик нехотя поплелся за мамой.
— Все, товарищи, магазин закрывается! — повторила Тешабаева. — Прошу. И ты давай иди, нечего тут! — обратилась она ко льву, легко ткнув его изящной туфлей-лодочкой.
Лев покорно вышел. Переходя улицу, он посмотрел сначала налево, потом направо. Подумал и пошел в сквер — спать.
Стемнело. Загорелись первые равнодушные звезды.
СИЛЬНЕЕ СМЕРТИ
Эта непостижимая, мистическая история произошла со мной прошлым летом.
Я — заядлый турист, отпуск провожу только в турпоходах. Причем люблю ходить в одиночку. Спутники мне мешают. А один — иду куда хочу, ночую где хочу, любуюсь природой и сам как-то становлюсь частью этой природы. Чудесно!
Был я на Камчатке, на Сахалине, на Урале. Плавал по Енисею. Полазал по Кавказу. Но милее всего мне моя родная Средняя Азия — Памир, Тянь-Шань, Алайские горы.
Вот и бродил я в предгорьях Алая. Все было здорово — погода и природа. Трава, птицы, скалы. А только на ближайшем камне я увидел жирную надпись белой масляной краской: «Здесь был Щапов».
Эх, люди! Как же вы привыкли уродовать окружающую красоту! Эх, Щапов! Что же ты за особь такая?
Я подошел к камню, потрогал надпись пальцем. На пальце остался след — краска еще не успела просохнуть. Значит, Щапов был тут только что? Я вздохнул и пошел по тропе дальше. За поворотом увидел скалу с надписью: «Вова Щапов, 1988».
Он мне совсем испортил настроение, этот Вова Щапов. Я сбросил рюкзак и сел на старую придорожную скамью. Опустил голову и увидел на скамье свежевырезанную формулу: «Вова Щ. + Эля Г.».
Ярость закипела у меня в горле. Я схватил рюкзак и быстро пошел дальше. Ну, Вова! Ну, Щапов! Догнать бы тебя, поговорить по-мужски. А если твоя Эля с тобой, может быть, тебе хоть при ней стыдно станет?
Я вошел в ущелье. По обеим его сторонам симметрично расположились меморандумы: «Здесь был Щапов» и «Щапов был здесь».
В ярости я швырнул на землю свою широкополую туристскую шляпу и растоптал ее ногами. Потом пришел в себя, вспомнил притчу о Ходже Насреддине: когда коровы потравили его огород, он побил ишака, потому что без возмездия это дело оставлять нельзя, а если побить коров, они перестанут доиться. Бедная моя шляпа!
Я бросил рюкзак в кусты и понесся вперед, как джейран. Умру, а догоню писаку!
Неожиданно загремел гром, наползли тучи. Хлынул ливень. Я влез в небольшую пещеру рядом с дорогой. Зажег фонарик. И на сводах пещеры увидел свежую надпись: «Мне тут понравилось. Щапов».
Плевать на дождь! Выскочив из пещеры, я побежал дальше. Тучи уползли за горизонт. В лучах солнца величаво раскинулась горная цепь. На трех-четырех ближайших вершинах можно было без труда прочесть инициалы «В. Щ.»…
Дальше все было, как в приключенческом фильме. Не помню, как я преодолевал эти горы! Я прыгал через расщелины, подтягивался на утесы, балансируя, пробегал по шатким мосткам (а на деревянных настилах были вырезаны надписи: «Привет с Алая. Щапов». «Эля, навеки твой. Вова Щапов»)…
В изнеможении я добрался к самому высокому горному пику. И тут на склоне я увидел еще одну надпись: «Здесь был Щ…» Текст обрывался, а закорючка у буквы «щ» длинной вертикальной чертой указывала в бездну. Я молча заглянул вниз, потом медленно, не торопясь, стал спускаться. Чего торопиться? Я понял, что это последняя надпись бойкого Вовы Щапова.
У подножия горы рассыпалось стадо овец. Лохматые волкодавы бросились на меня. Я быстро наклонился и сделал вид, что что-то подбираю с земли. Этому научил меня мой туристский опыт: ни одна собака не бросится на человека в такой позе. Действительно, псы остановились и с любопытством наблюдали за мной. Тут подоспел старик чабан.
— Ассалому алейкум! — поздоровался я.
— Ваалайкум ассалом! — ответил старик.
— Уважаемый, — сказал я. — Ты не знаешь о человеке, который сделал вот эту надпись? Где он? Что с ним?
— Пойдем, уважаемый, — сказал старик. Опираясь на посох, он стал спускаться по каменистой тропке. Я пошел за ним, собаки, махая хвостами, сторожко следовали за нами.
Старик подвел меня к могиле. На могиле стоял большой черный камень. Сняв мятую шляпу, я подошел поближе и удивленно остановился. Могила, где был похоронен сорвавшийся любитель автографов, была пуста. А на камне вырезаны слова:
«И здесь побывал Щапов».
— Ва, аллах! — поразился старик и воздел руки к небу. А по чистому небу плыли два перистых облака. Я обратил внимание на их необычную конфигурацию. Одно облако образовало букву «В», второе «Щ».
КОРРИДА
Тринадцатилетний поджарый Хайрулла лениво шел с купания к своей даче по узкой тропинке между высоким забором и обрывистым берегом речки. Был Хайрулла в хорошем настроении и насвистывал, задумчиво глядя на дальние берега, заросшие зеленым густым кустарником.
Вдруг он вздрогнул от неожиданности и остановился. Из-за поворота дорожки навстречу ему показалась зверская черная морда, увенчанная блестящими рогами.
«Бык», — подумал Хайрулла. У него забегали по спине мурашки. Дело в том, что Хайрулла только что одолел двухтомник Хемингуэя, и перед его глазами вихрем пронеслись мастерски описанные сцены боя быков. Запахло горячей кровью. Хайрулла с отчаянием посмотрел на свою ярко-красную тенниску.
Но и бык остановился. Хайрулла видел его сверкающие маленькие глазки, полуприкрытые мохнатыми ресницами, и лихорадочно соображал: как быть? Разойтись мирно нельзя: тропинка слишком узкая, какой бык позволит это сделать? Повернуться и бежать? Он ясно представил себе, как топочет догоняющий его бык, как горячее его дыхание проникает сквозь тенниску и острые рога вонзаются Хайрулле под лопатки…
Остается одно: принять бой! Как это делается, Хайрулла хорошо знал по Хемингуэю.
«Сниму тенниску — это будет мул era. Бык кидается на меня, я делаю реболеру — надо описать мулетой полукруг, а самому грациозно изогнуться. Бык пролетает мимо… Рога должны пройти в трех сантиметрах от моего бедра. И тогда… И тогда он обязательно не удержится и по инерции скатится под обрыв. Другого выхода нет, смелей, тореро!»
Хайрулла снял тенниску, не спуская глаз с быка. Бык угрюмо покачивал черной мохнатой головой. Приземистый, но широкорогий — настоящий испанец.
— Торо! — хрипло
