Книга Тайна - Эрнесто Киньонес

– Вы разве не видите? Что-то и правда, на самом деле произошло у нее внутри, и получились сперматозоиды, а не кровь, не кожа и не кости.

– Такого не бывает, – сказал П. К.

– Почему? Вроде как однажды такое уже произошло? – заметил я.

– Ну да, только там был Бог. – П. К. потерял руку из-за того, что вечно искал приключений себе на пятую точку. Его матери, наверное, хотелось бы, чтобы он просыпался попозже, за полдень, потому что тогда он не успевал бы влипать в неприятности.

– Бог тут ни при чем, – сказал я.

– В жизни кое-что случается только один раз, – сказал Сильвестр. – Я вот потерял девственность всего однажды.

– Как же! – заржали мы.

На самом деле Сильвестра звали Элвис, но когда он разговаривал, ты как под ливень попадал. Он заплевывал все вокруг. Поэтому все звали его Сильвестр, как кота-плевуна из мультфильма. Мы с ним не особо дружили, потому что обедать рядом с ним совершенно невозможно, но парень он был неплохой. А еще он никогда не возвращал одолженные карандаши, а если и возвращал, то в погрызах.

– Слушайте, я только хочу сказать, что вот матери таскали нас в церковь по воскресеньям, а там же рассказывали о чем-то подобном. И вот в наше время вся эта история повторилась.

– Во псих, – сказал П. К.

– Все знают, что ее изнасиловали, – выплюнул Сильвестр. Мы прикрыли подносы.

– Нет. – Я вытер обрызганную руку. – Ее мать говорит, что никто на нее не нападал. Мать с нее глаз не спускает круглые сутки, все семь дней в неделю, так что она-то знает. И я знаю, потому что ездил к мужику, который нападал на девушек.

– Чепуха. – П. К. готовился сунуть руку в карман за пакетиком «Джолли Ренчер».

– Это правда. Я разговаривал с ним в тюрьме, и он сказал, что он тут ни при чем.

– Ага. Все осужденные так говорят. – Сильвестр еще не успел прожевать мясную запеканку. – Они все говорят: «Я тут ни при чем». – Изо рта у него вылетело несколько комочков.

– Я же только что сказал: я с ним разговаривал…

– И как ты туда добрался? – спросил П. К.

– Меня папа отвез, и я заходил в тюрьму. Там все было, как в телеке показывают: толпа скинхедов, неонаци. Кровь, чуваки в татуировках тягают железо, все дела. Совсем как в «Копах». – Хорошо, что они мне поверили.

– Ну ладно, ладно, – сказал Сильвестр, – но он же здесь не единственный насильник. Может, еще другой был.

– Не может!

– Слушай, в ее toto кто-то залез. Точка.

– Не понимаю, почему вы, доминиканцы, называете это toto, – плюнул Сильвестр в П. К. – Она же должна быть totа?

– Фак ю, иди плюйся где-нибудь еще! – огрызнулся П. К.

– Нет, почему вы, доминиканцы, называете ее toto? – Сильвестр отхлебнул молока. – Как будто она мужской орган. У нас в Пуэрто-Рико это называется chocha, и это по-женски. – Нас окатило молоком.

– А не могли бы вы, ребята, заткнуться? – призвал я.

П. К. здоровой рукой выкопал из кармана «Джолли Ренчер».

– Хотите?

Мы взяли по леденцу.

– Вы же знаете, как Таина поет? Знаете? – спросил я.

– Я был в зале, – сказал П. К. – И слышал ее.

– Ты там был? – Я страшно разволновался. – П. К., ты мне не говорил.

– Мы с Сильвестром оба там были. Мест в группе компьютерного набора не осталось, пришлось отправить нас в хор. Чума! – засмеялся П. К. – Когда Сильвестр вошел в зал, народ утек к противоположной стенке.

– Ерунда! – Защищаясь, Сильвестр обрушил на нас целый дождь. – Я умею портаменто[26], слышал, ты?

– Точно, бро, но ты же как пожарный кран, – сказал П. К. – И все это знают. А Таина единственная не двинулась с места. Просто сидела и ждала, когда ей надо будет вступать.

– А дальше? – Надо же, мои друзья были там; мне захотелось услышать подробности. – Что дальше было? Что?

– Ничего, – пожал плечами П. К. – Она запела. Красиво. Вот и все. И после этого я не слышал даже, чтобы она разговаривала.

– Да? – спросил я. – А мисс Кэхилл столько наговорила про ее голос.

– Да не, она просто пела, и все.

– «Просто пела» – это потому, что ты ни черта не разбираешься в музыке, П. К., – сказал Сильвестр. – Я, может, и плююсь немножко, но я…

– Немножко? Да у тебя изо рта цунами выхлестывает.

– Пусть договорит, П. К., – сказал я, потому что Сильвестр тоже слышал, как пела Таина. – Пусть доскажет.

– Спасибо, Хулио. Потому что П. К. ни хрена не сечет в музыке, а я секу. И я понимаю, почему, когда та девочка запела, рядом как радио включили и все сбежались – и мисс Кэхилл, и все прибежали послушать. У них такие лица были, типа «мать моя, а гадкий утенок-то оказался лебедем».

– Таина не гадкая, – сказал я. – А дальше что?

– Она сексту берет, как не фиг делать. – Сильвестр взглянул на П. К. – Ты хоть знаешь, что такое секста?

– Ага. Это когда твоя мать сексом занимается.

– А дальше, Сильвестр? Дальше что?

– Ох, как же здорово она пела. А потом рот на замок, и все. Я от нее больше слова не слышал.

– Она больше не поет?

– Она больше не разговаривает, – сказал Сильвестр.

Тут мы все напряглись.

К нам направлялся Марио Де Пума, мы этого итальянца знали с детства. Сейчас ему уже стукнуло двадцать, старшак-переросток. Через год ему исполнится двадцать один, и система бесплатного образования сможет выкинуть его на законных основаниях. Марио был похож на Невероятного Халка из комиксов, которые он вечно читал. Приземистый, но весь сплошные мускулы, а его руками, наверное, можно было разорвать надвое телефонный справочник. Жил он на Плезант-авеню, возле ресторана «У Рао» – последнего оплота старой Маленькой Италии в Испанском Гарлеме. Все знали его отца, потому что он походил на Марио – человек-глыба, умом не блещет. Поговаривали, что отец Марио в свое время был одним из громил Джона Готти[27].

Во время ланча Марио разыгрывал одну и ту же сцену. Он медленно вышагивал вокруг стола, где мы сидели, с открытой бутылкой молока в руке. И мы знали, что сейчас он кого-нибудь обольет.

Вот и теперь, завидя Марио, мы замолчали, посасывая леденцы, и уставились перед собой в надежде, что Марио обольет кого-нибудь другого. Но я уже чувствовал, что он у меня за спиной. Марио ненавидел меня, обзывал психом. Холодное молоко полилось у меня по шее, потекло по спине в джинсы.

Марио заржал.

– Не заводись, ты и так мокроспинник[28]. Не психуй. Мексиканцы, пуэрториканцы, доминиканцы – все вы мокроспинники.

Но я уже вскочил и серьезно смотрел ему в глаза.

– А, это ты, псих. – Он не знал, кого облил. – И что ты сделаешь? Я тебя так тресну, что у твоих детей в глазах будет двоиться.

Мне хотелось ударить Марио, но я понимал, что он меня просто размажет.

Я медленно сел.

– А Таина… – Марио говорил громко, чтобы слышали все, кто был в столовой. – Это я ее поимел. Я отец. – Он рассмеялся и зашагал прочь, гордый, словно одержал крупную победу.

– У меня есть свитер в рюкзаке. Возьми пока, если хочешь, – сказал