что на самом деле мишка их очень ценит. Безопасность в дороге была для них настолько привычной, что сами они к поездке относились достаточно беспечно. А в крайнем случаелюбых разбойников можно напугать самым простым фокусом из своего запаса.
Гней взял в руки узелок со склянками и булками и поднялся на ноги.
– Ну что ж, – он пытался бодриться, но, кажется, беспокойство Корнелии передалось и ему. Всё же в одиночестве они путешествовали впервые. – Вам, ребят, удачи сегодня на свадьбе. Феликс, обними невест от моего имени, – девушка рыкнула ему в ответ, но после сразу улыбнулась, – а нам, похоже, пора, – он чуть помялся на месте, глядя, как Фауст берёт в руки свои вещи.
– На новолуние в городе, – кивнул тот. – Кто первый приезжает, разведывает обстановку и зазывает народ. Скоро увидимся, – он ободряюще улыбнулся и пошёл к выходу. Снаружи ярко светило солнце, после полумрака шатра глазам было непривычно и больно. Марк и Корнелия молча сложили руки у сердца, прощаясь, и вернулись к своим делам.
– Ах ты ж моя хорошая, – пробормотал Гней, доставая из складок платья яблоко. – Ну-ка, иди сюда, – Ромашка, увидав лакомство, послушно подошла к парням. От ночных представлений она уже давно научилась прятаться за шатёр, чтобы можно было сделать вид, что вокруг ничего не происходит. – Веди себя хорошо, – велел он, подав ей яблочко, – хозяин с тобой небось поласковей обращается, чем я.
– Эй, ну всё, – позвал Фауст, – нам пора.
Гней потрепал на прощанье кобылку за ушами и побежал вдогонку.С утра погода и правда была приятней, чем вчерашним днём. Народ вокруг суетился, готовясь к вечерним праздникам: мужики носили столы, девки бегали со скатертями и стульями. Жаль было покидать деревеньку в самый разгар веселья, но храмовым мастерам здесь уже нечего было делать. Второй раз на одно и то же никто смотреть уж точно не захочет.
– А знаешь, – неожиданно заявил Гней, когда ограда деревеньки осталась позади, – не так уж это и плохо. Нет, правда, отличная идея. Мы с тобой можем показать одно и то же в разных местах, и охватим больше народу. А Марк с Корнелией смогут после пройти по всем дорогам и соберут, право, ещё больше нашего. На одном концерте люди дадут меньше, чем на двух.
– То-то и оно, – усмехнулся Фауст. – А на осень и правда нужно придумать новое. Если охватим ещё и весенние ярмарки, то весь год горя не будем знать.
– Мне и так год неплохо живётся, – улыбнулся он. – А что твои лаборатории?
Фауст поморщился.
– В моём отце удивительно сочетается охота оставить меня дома и нежелание пускать в кабинеты. Я понимаю, почему не пускает, – признал он, – двое мастеров в лаборатории – это ещё хуже, чем две хозяйки на кухне. Но, право слово, всё его недовольство нашими поездками – это стыд за то, что старший сын тратит образование на потеху. Если я привезу домой больше денег, он, может, смягчится немного.
– А, – задумчиво отозвался Гней, – так вот зачем…
– …к тому же, - тихо добавил Фауст, глядя куда-то под ноги, – мне куда больше нравится приносить своими знаниями веселье, а не боль. И я сам не знаю, к чему приведёт моё назначение, если вообще его дождусь.
Уже знакомый подлесок они пересекли молча. Солнце уже стало в зенит и принялось нещадно печь головы. Тут ещё и деревца как некстати кончились.
– Надо было, – проворчал Фауст, вытерев пот со лба, – выходить в ночь. И на свадьбах бы погуляли, и по самому солнцепёку не пришлось бы шагать.
– Ничего, ничего, – бодрился его попутчик, – зато раньше прибудем на место. На ночь привал придётся, конечно, сделать, зато уже через два дня, верно, кто-то из нас уже будет показывать представление в имперском кабаке. Эй, глянь-ка, а не мост ли это?
Фауст прищурился, закрыв глаза рукой от яркого солнца. Далеко впереди, и правда, виднелась крепостная башня, на которой развевался бело-золотой флаг. Это зрелище их приободрило настолько, что они припустили в два раза быстрее.
– Я думал, что мы дальше, – признал он, – а ведь последней деревни, похоже, и на карте-то у нас не было. Надобно будет отметить.
Чем ближе они подходили к реке, тем более зябко становилось вокруг. Левсан была глубокой, полноводной рекой, шириной в иных местах не меньше десятка верст. Ветер приносил с неё холодный, влажный воздух, и ребята уже почти начали тосковать по солнцу, под которым было так жарко всего пару мгновений назад.
Дозорные, похоже, давно уже их заметили. Отряд стоял перед мостом, перекрывая проход вперёд. Из бойниц башни на них угрожающе смотрели наконечники стрел. Командир вышел вперёд.
– Нам не докладывали о вашем переходе, – хмуро сообщил он. – Разрешение есть?
Фауст хлопнул глазами.
– Разрешение? На переправу?
– На пересечение границы, дубина. Документ с печатью королевской семьи. Нет – пошли вон отсюда, пока собак не спустили.
Стрелы в бойницах угрожающе качнулись.
– Глаза разуй! – рявкнул Гней, сорвал с шеи цепочку и ткнул в лицо вояке храмовый медальон с медной каплей. – Открыл ворота быстро! Или мне по возвращению в Аркеи доложить на вас в храм Порядка?!
Командир взглянул на медальон в его руке, перевёл взгляд на цветущее древо на груди Фауста и побледнел.
– Просим прощения, мастера, – пробормотал он, низко согнувшись в поклоне. – Конечно, проходите. Простите мою дерзость. Открыть дорогу! – крикнул он в сторону башни. Дозорные вокруг него расступились, и ворота начали подниматься с громким, пронзительным скрипом. Гней проворчал что-то едва слышно под нос, и принялся застёгивать цепочку на вороте.
– Как-то ты с ним совсем грубо, – тихонько отозвался Фауст. – Зря, может?
– И ничего не зря, – возмутился тот, – насмотрелся я на этих солдафонов на складах. Пока не рявкнешь на них, даже ведь и не почешутся. Ты для того столько лет учился, чтоб всякий сброд тобой помыкал?
Парень покачал головой. Мост через Левсан был важной дорогой их города: через него север связывался с югом, увы, не всегда по мирному поводу. То Флоос, то Фрахейн получали право переправиться через реку, и тогда борьба государств вспыхивала с новой силой.На обеих берегах реки стояли укрепления Мотаса, и каждый
