Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
Ряд историков, среди которых были ученые первой величины – Б. Д. Греков, С. Б. Веселовский, – по делу проходили, но в итоге были отпущены и избежали ссылки. Почему это произошло – до сих пор загадка, требующая исследования.
Казалось бы, историки-марксисты могли торжествовать. Но ситуация стремительно менялась. Приход к власти Сталина постепенно привел к трансформации идеологии. Если 1920‐е годы прошли под лозунгами революционного обновления, то следующее десятилетие стало эпохой сталинского великодержавия. К концу 1920‐х годов Сталин устранил своих оппонентов по партии и начал выстраивать политическую систему, центральной фигурой которой выступал он сам. Как следствие, его идеи и мнения становились истиной в последней инстанции. С одной стороны, в базовых вопросах вождь был человеком с догматическим стилем мышления, но с другой – умел приспосабливать теорию под практические нужды и менять свою позицию довольно радикально.
Серьезные изменения происходили и в мире, что потребовало смены внешнеполитической доктрины: вместо лозунга мировой революции советское руководство выдвинуло идею «построения социализма в отдельно взятой стране», а логическим следствием растущей внешней угрозы стала кампания патриотической мобилизации населения. В массы начинает внедряться «советский патриотизм». По мысли идеологов, «советский патриотизм» являлся высшей стадией патриотизма, поскольку теперь речь шла о любви к советской родине, в которой отсутствует классовое угнетение.
Указанные выше процессы требовали возврата к традиционным культурным и историческим ценностям. Русский народ как самый многочисленный, культурно развитый и пролетаризированный рассматривался в качестве этнического фундамента Советского Союза. За непонимание новых требований многие поплатились. Например, поэт Демьян Бедный опубликовал в 1936 году поэму «Богатыри», в которой высмеивал персонажей русского богатырского эпоса, изображая их глупыми и ленивыми. Положительными персонажами выставлялись разбойники, представленные как революционный элемент. Еще недавно это было в порядке вещей, но времена поменялись. По произведению поставили пьесу, вызвавшую возмущение Молотова. На поэму обрушились с критикой: «Фашистская литература говорит, что в России нет народности, не имелось и государственности. В связи с такой трактовкой вся концепция Демьяна Бедного имеет политически вредное направление». Карикатуры на дореволюционное прошлое теперь объявлялись предосудительными.
Д. Бранденбергер трактует такой идеологический переход как поворот к «национал-большевизму», предполагавшему «молчаливое признание превосходства популистских и даже националистических идей над пропагандой, построенной вокруг принципов утопического идеализма». Внедрение этой идеологии происходило постепенно. Окончательно этот курс оформился к 1937 году.
1930‐е годы ознаменовались сменой лидеров в исторической науке. В 1932 году умер пользовавшийся непререкаемым авторитетом в среде историков-марксистов 1920‐х годов М. Н. Покровский. Его смерть оказалась очень кстати. Теории кумира прошлых лет совершенно не вписывались в новые идеологические тенденции. Но смерть М. Н. Покровского не привела к появлению нового лидера из среды самих профессиональных историков. Пустующую нишу главного специалиста по истории занял сам Сталин, что органично вписывалось в процесс формирования культа его личности. Особую роль в этом сыграло его открытое письмо «О некоторых вопросах истории большевизма» в журнал «Пролетарская революция», ознаменовавшее прекращение дискуссий по истории большевистской партии. В связи с этим современный исследователь М. В. Зеленов отметил:
…1930‐е годы характеризуются созданием новых форм идеологического воздействия – прямым обращением Сталина к историкам и в редакции журналов в виде писем…
Необходимо отметить, что Сталину был присущ своеобразный (пусть и потребительский) культ историзма. Исторический подход являлся для него ключевым в решении важнейших вопросов теории и практики. Историк Н. Л. Рубинштейн не без патетики, но совершенно справедливо подметил, что у Сталина «историзм становится основным элементом теории марксизма, основным методом марксистской теории».
Роль Сталина как главного историка и живого классика марксизма-ленинизма, имеющего право критически относиться к отдельным высказываниям в сочинениях уже умерших и канонизированных классиков марксизма, подтвердилась его работой «О статье Энгельса „Внешняя политика русского царизма“». В ней было подвергнуто критике высказывание Энгельса о России как «жандарме Европы». Подчеркивая тот факт, что внешняя политика русского царизма мало отличалась от политики других великих держав, а где-то даже была гораздо честнее и прогрессивнее, Сталин тем самым частично ее реабилитировал, снимая клеймо ее абсолютной реакционности. Статья была опубликована только в 1941 году, но ходила в многочисленных копиях и была широко известна в партийных кругах.
Синхронно с идеологическим перевооружением проходили и институциональные изменения. На базе Института Ленина и Института К. Маркса и Ф. Энгельса был создан единый Институт Маркса – Энгельса – Ленина (ИМЭЛ), целью которого было изучение и издание наследия классиков марксизма-ленинизма. Новое направление внутренней политики потребовало вернуть историческое образование в вузы. Еще в 1931 году были созданы Московский институт философии, литературы, истории (МИФЛИ), а в Ленинграде – ЛИФЛИ. В том же году открылся Историко-архивный институт, входивший в систему НКВД и предназначенный для подготовки специалистов архивного дела. В 1934 году были воссозданы исторические факультеты в МГУ и ЛГУ, исторические факультеты появились во многих педагогических вузах. В 1938 году была открыта специализированная Государственная публичная историческая библиотека (ГПИБ). Происходят изменения и в структуре академических институтов. В 1936 году открывается Институт истории АН СССР, первым директором которого стал историк Французской революции Н. М. Лукин. Новая организационная структура обладала важнейшей контролирующей функцией: за собранными в одном месте историками было проще следить.
Появление новых учреждений спровоцировало кадровый голод, остро недоставало специалистов. Для заполнения вакансий активно привлекались историки «старой школы». Многие из них были возвращены из ссылок и лагерей. Так, в Москву и Ленинград вернулись Е. В. Тарле, С. В. Бахрушин, А. И. Андреев, Б. А. Романов, А. И. Яковлев, Ю. В. Готье и др. Пережитые лишения, страх за жизнь, с одной стороны, и неожиданно полученные блага и высокое положение в советском обществе, с другой, сделали их вполне лояльными к советской власти. Многие старались усвоить новые методологические, концептуальные и идеологические стандарты исторического исследования. В то же время ученые, прошедшие дореволюционную школу источниковедческого и исследовательского мастерства, внесли в советскую науку так недостававшие ей основательность и профессиональность в изучении фактов, их научной обработки и построении на их основе теоретических конструкций. Быстро стало очевидным, что перестроившиеся историки «старой школы» гораздо лучше подходили для новых задач советской исторической политики, чем поколение историков-марксистов 1920‐х годов.
Большой террор вихрем пронесся по «красным профессорам», поскольку те были в той или иной мере близки ко многим «лидерам» различных оппозиций и уклонов в партии. Чистки непосредственно коснулись и нового центра исторической науки – Института истории. Сначала шли аресты рядовых сотрудников. Так, в одном Ленинградском отделении из 20 сотрудников арестовали 14, затем
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
