Джони сумел полностью отключиться, не обращая внимания на шум и лёгкие прикосновения чужых потных и холодных рук, и хорошо выспаться.
Когда прозвучала сирена подъёма он оказался единственным кто, не ругался, протирая глаза (ибо родители строго на строго запретили ещё маленькому Джони сквернословить) и не искал разбросанное по всему бараку нижнее бельё. Напротив, почистив зубы, он тут же лёгкой парящей птицей побежал записываться в БРАК, чтобы уже через час обделаться со страху, ибо Мендос, поздравив всех, провёл стандартную беседу с целью поднятия обычно невысокого боевого духа в своём обезоруживающе откровенном стиле, после которой трое новобранцев повесилось, двадцать четыре спилось задолго до предстоящей хирургической операции, и один сошёл с ума. Им оказался Вильба, и хотя тот тщательно скрывал это от остальных, скоро вся казарма уже знала о его постыдной трусости.
Произошедшие события вопреки устоявшемуся общепринятому мнению вовсе не сблизили двух неудачников, наоборот, Вильба, болезненно переносивший насмешки сверстников, воспылал прямо таки патологической ненавистью к спокойному, добродушному Джони, пытавшемуся его утешить.
Затем последовали недели болезненного превращения бывших гражданских в первоклассных военных, по окончанию которых БРАК ждал великолепный прощальный ужин со свечами. На кухне Джони повстречал улыбчивого узкоглазого повара в камуфляжном халате и чалме, ловко точившего ножи.
– Салям алейкум! – радушно поприветствовал тот.
– Алейкум ас-салям! – нашёлся Джони, смутно припоминая слышанные на сельской ярмарке приветствия заезжих торговцев.
Низенький полноватый повар, похоже, остался доволен. «Вжыг-вжыг!» – сверкали ножи, сыпались искры, пахло палённым.
– Люля кебаб? – продолжал чего-то допытываться тот.
– Кебаб аль-люли! – восхищаясь собственной находчивостью, выпалил Джони, едва не сломав язык.
– Нет, в смысле твоя шашлык-машлык будите? – пояснил повар.
Джони неопределённо пожал плечами.
– Тогда идти быстро в обеденный зал, там всё давно-предавно накрыто.
Во время неуправляемого пиршества, уже готового перетечь в организованную оргию, поскольку все знали, что завтра отправляются на передовую, прокатился слух, что, мол, подаваемый бифштекс с кровью на самом деле готовился из удалённого у новобранцев мяса. Уже в следующую секунду армейская уборная была взята яростным штурмом и разрушена до основания. Джони не поверил слухам, но к бифштексу не притронулся.
В разгар бомбардировки уборной к Джони приблизилась Дак Дональд. Взяв под руку, она отвела Джони в уголок потемнее и, застенчиво улыбаясь, сказала:
– Знаешь, Джони, завтра мы отправляемся на войну, а я хотела бы выяснить кое-что важное для меня, в конечном счете, всё моё будущее может перемениться от твоего ответа.
Надо отдать должное, Джони тайком от предков просвещался на чердаке позабытыми там журнальными подшивками времён юности его дедушки, поэтому, накрыв маленькую, хрупкую ладонь Даки Дональд своей большой мозолистой рабочей рукой, молвил:
– Говори не таясь, милая Даки, я всецело слушаю тебя.
И не делая попытки освободиться, та молвила дрожащим голосом:
– Я, право, стесняюсь, ведь мы практически не общались друг с другом, исключая тот дурацкий случай, когда ты спросил, родственница ли я знаменитого утёнка Дональда, а я ответила, что тогда ты должно быть прямой потомок доктора Моро, жившего до Эпохи Покорения Космоса, ты ещё удивился, что не знал о таком родстве. И ещё, когда ты просил меня лечь с тобой, потому что боишься спать один в темноте…
– Ах, оставь это, Дак! – поспешил перебить Джони. – Это всё так несущественно. Главное, что мы с тобой вместе: ты и я…
– Но именно тогда я подумала, что ты есть тот мужчина, который мне нужен, такой чувствительный, тонкий, – в свою очередь перебила Дак.
– Тогда тем более говори смелее дорогая, нам нечего скрывать друг от друга! – в экстазе воскликнул Джони.
– Но, с другой стороны, что может подумать одинокий мужчина, когда к нему подходит не менее одинокая женщина и говорит…
– Именно то, что надо, любимая!
– Я боюсь, однажды признавшись тебе, буду всю жизнь в твоих глазах выглядеть глупышкой или чего хуже… Нет, право, лучше я смолчу и буду жить дальше со своей болью, своими невысказанными чувствами. Прощай же.
– Подожди,
– Дак! – порывисто оборвал её Джони. – Многие, слишком многие до сей поры люди думали, мыслили так, как ты и, однажды поддавшись глупому стеснению, обречены были страдать всю жизнь, становясь жертвой обстоятельств. Быть может, нам никогда уже не удастся побыть наедине, и останется невысказанным то, что свело бы вместе одинокие корабли в безбрежном океане суеты.
– Мне надо подумать. Ты, наверное, принимаешь меня не за того человека, каким я на самом деле являюсь. Многое обманчиво в мире этом. Нет, я не могу решиться.
– И привело бы в спокойные воды ласковой гавани любви, – напомнил Джони, восхищаясь собой.
– Ну, хорошо, – сдалась девушка. – Я скажу, и пусть ты отвергнешь меня, не удостоив даже тени ответа, я буду знать, что хотя бы пыталась и страдаю не напрасно.
– Говори же скорее, ибо я всеми клетками своей души ощущаю, что Джони пора в уборную!
– Я хотела сказать… Видишь ли…
– Смелее же, любимая!
– А была не была! Что, кажется я без ума втюрилась в одну девушку и не знаю, что ей сказать! – на одном дыхании выпалила Дак.
Джони почувствовал, как его подбородок касается груди, а земля уходит из-под ног. Стараясь сокрыть нахлынувшую гамму противоречивых ощущений, среди которых доминировало неподдельное изумление, он отвернулся.
– Нет, ты не подумай, что я извращенка какая-то, как говорил этот противный старикашка Мендос, – слегка сбиваясь, торопливо принялась объяснять Дак, опасаясь джониного ухода. – Ведь я люблю её чистой, незапятнанной порочными страстями любовью. Впервые я ощутила что-то странное, когда мне имплантировали ту чёртовую винтовку. Такое загадочное чувство, как будто внутри тебя просыпается нечто новое, растет, крепнет, набирает силу и наливается приятной тяжестью, и ты, столько раз проходивший мимо знакомого лица, вдруг проникаешься неведомой дотоле эмоцией. Особенно, когда я наблюдаю её, выходящей разгорячённой из душа или просто по утрам лежишь в кровати, представляя её образ…
– Нет ничего проще, – наконец выдавил Джони, как только челюсть не без приложенного обеими руками усилия вернулась в изначальное положении. – Просто подойди и скажи ей то же самое, что сказала сейчас мне.
– Думаешь, сработает? Спасибо, братишка, ты мне так помог, держи межзвёздного краба! – бросила осчастливленная Дак, наскоро пожимая ему руку и растворяясь в толпе.
Джони проводил её долгим, задумчивым взглядом. Идти в уборную уже было поздно…
* * *
И вот – в бой! Сонных, с грандиозного похмелья бойцов, невзирая на протесты, штабелями загрузили в трюм звездолёта и отправили подальше. При старте многих размазало по полу, затем то же самое случилось с потолком, отчего помещение приобрело нелицеприятный вид. Однако, что такое обгаженный кубрик на фоне масштабной всемирной
