жизнь уходит из меня. Вот я чувствую, как по руке разливается онемение, а по лицу катятся слёзы. Вот комната начинает качаться и плывёт перед глазами, а урод снова втыкает мне в руку иглу.
Первую чашку моей крови он несёт Толстяку. Тот пьёт маленькими глотками, наслаждаясь и смакуя. Я смотрю куда-то мимо него, но в голове пульсирует мысль: «Чтоб ты сдох!». Кажется, Толстяк меня слышит и подмигивает в ответ. А может, это просто глюк… После него Врач наливает себе и выпивает залпом, как водку.
Потом Юра. Сосед пьёт жадно, фыркая, словно конь. Тогда Толстяк кивает раненому и негромко приказывает: «Ешь!» Парень встаёт из-за стола и развязной походкой идёт ко мне, обходя стороной Юру и Врача. Он смотрит странно, прямо в глаза. И в его взгляде страх.
«Прости!» - слышу я у себя в голове чужие мысли и тут же чувствую на шее его губы.
«Поцелуй. Мой первый поцелуй. А умирать не больно!», - успеваю подумать я и тело скручивает такая боль, которая страшнее всего, что мне довелось испытать за последние несколько часов. И ей отзывается каждая косточка, каждый сустав, каждый вздох рвёт мои лёгкие в клочья. Я кричу в свой кляп, выгибаюсь от дикой, нечеловеческой боли, не в силах вынести эту муку, а мой убийца рычит прямо в ухо, но тут же отлетает к стене от удара мгновенно подбежавшего к нему Толстяка. Оттолкнувшись от стены, парень прыжком возвращается назад и швыряет Толстяка в противоположный угол, как игрушку.
Рык. Страшный, животный рык оглушает меня, и боль отступает. Я вижу со стороны своё растерзанное тело и проваливаюсь в темноту.
Тьма…
Монстр
«Умирать больно. Пора завязывать с этим мерзким делом! - думал, лёжа на кушетке, высокий перебинтованный мужчина. - Дёрнул же меня чёрт сесть перед концертом на диету. От диеты сил как у кролика, того и гляди, кто-нибудь тапком зашибёт!»
Мужчина тяжело вздохнул, и боль отозвалась уколом миллиона игл в его насквозь пробитой груди. Щёлкнув замком, со скрипом открылась дверь, и в палату зашёл плотный и высокий доктор в растянутом, будто наволочка, халате. В его руке был чёрный пакет, который он с брезгливостью протянул раненому.
- Дед, из-за твоих глупостей чуть не случилось непоправимое! - сжав губы, начал он с укором выговаривать, но собеседник его бесцеремонно перебил:
- Внучок! Ты бы шёл, отца чему-нибудь полезному поучил! А я без тебя разберусь.
- Это с тобой сегодня будут разбираться! - зло бросил врач, в то время как Иннокентий вытащил из пакета упаковку крови и положил её на ладонь. - Здесь доза на самую минимальную регенерацию. До решения хозяина я больше не дам тебе ни капли.
- Это для тебя он хозяин! А для меня - просто Тиктак, - с шипением ответил раненый и указал внуку на дверь. - А сейчас вали, у меня обед. Баланда, сэр!
Врач хотел что-то ответить, но наткнулся на острый, будто осиновый кол, презрительный взгляд деда и молча ушёл, не забыв закрыть дверь на ключ.
- Чёрт! Может, разозлить Тиктака, чтобы он дал этому психу ещё один шанс меня прикончить? Тогда я лучше не буду пить эту Витькину бурду. Так слабее. Или выпить, подлечиться и изобразить на суде покорность? А потом тихонько свалить из этого клана на другой конец страны? И что дальше? Жить иль не жить? Дерьмо вопрос! - вслух рассуждал Иннокентий, нарезая круги по комнате, как лев по клетке. Иногда он останавливался у дверей и трогал замок, потом рассерженно плевал в пол и выходил на новый круг. С него давно сползли бинты, обнажая выломанные рёбра и рваные лёгкие с выступившими по краям ран каплями чёрной крови. А на спине зияла сквозная дыра от флага, через которую со свистом вылетал воздух.
До ночи мужчина несколько раз менял своё решение, то собираясь выпить из упаковки принесённую внуком кровь, то убирая пакет с глаз долой. Колеблясь, словно сухой ковыль на ветру, Иннокентий так и просидел в своей темнице до тех пор, пока за ним не зашёл внук.
- Хозяин зовёт тебя на Совет. Там он будет решать твою судьбу, дедуля! - Виктор Иванович просто лучился самодовольством и гордостью, будто бы это именно он сейчас определял, что ждёт Иннокентия. Тот же лишь презрительно хмыкнул и, скривившись, спросил:
- Что мне может предложить твой хозяин, если вампир не может убить вампира? Заставит покинуть городишко? Да и чёрт с ним. И с городом, и с Тиктаком.
Виктор в ответ промолчал, впрочем, не забыв взглядом выказать родственнику своё презрение. Которое было взаимным.
Светлый, отделанный кафелем коридор больничного корпуса, где и располагалось хирургическое отделение Виктора Ивановича, закончился огромной бронированной дверью. За ней начались мрачные ступени подвала, где и проходили суды и пиры вампиров. Иннокентий шёл за внуком, вздыхая и поджимая губы в бессильном раздражении.
- Что, дед, предчувствуешь наказание? И поделом! – менторским тоном начал было Виктор Иванович.
- Я, Витюня, грущу, что не могу тебе сейчас шею свернуть, сопляк малолетний! – не остался в долгу Иннокентий. - Тебе и твоему хозяину.
Остаток лестницы и весь подземный коридор спутники прошли молча, думая каждый о своём.
Зал заседаний встретил их мягким белым светом от подвешенных к потолку ламп дневного света. Впрочем, Залом он был только для Тиктака и Виктора Ивановича. Кешка давно звал это помещение Комнатой приёма пищи, а Юрий фамильярно именовал Пыточной. Справа стоял длинный деревянный стол, вывезенный Кешкой и Виктором ещё до их размолвки из семейного замка в Европе, а справа - операционный, железный. К нему была привязана сегодняшняя еда, худощавая светловолосая девушка лет пятнадцати-шестнадцати. Она была без сознания.
За столом сидели Константин и Юрий. Последний резво вскочил, чтобы поздороваться с приятелем, но тут же смущённо сел обратно под строгим взглядом начальника. Сам Тиктак только холодно кивнул Кешке и бросил сквозь зубы:
- Сначала ужин. А потом разбор полётов. Витя!
Врач резво побежал приводить в чувство девушку, а Иннокентий проковылял на своё место с краю стола. От места во главе он отказался более двух столетий назад.
Нашатырь вернул девушку к жизни, и она начала испуганно озираться по сторонам. Её мысленный крик «Спаси!» немного раздражал, но
