4.17
ЛИМОНЫ И ПЕПЕЛ
Я остановился перед домом Равенвудов. Лена сидела на пришедшей в упадок веранде и ждала меня. На ней была старая рубашка, джинсы и поношенные кеды «Чак Тейлор». На секунду мне показалось, что время вернулось обратно месяца на три и сегодня самый обычный день. Но поверх рубашки Лена надела жилетку в тонкую полоску, которую носил Мэкон. С его смертью в Равенвуде все изменилось. Равенвуд без Мэкона — это как Гэтлинская библиотека без Мэриан, ее бессменного библиотекаря, или ДАР без преданнейшей из «Дочерей американской революции» миссис Линкольн.
Или как кабинет моих родителей без мамы.
С каждым приездом Равенвуд выглядел все более заброшенным. Я смотрел на аллею плакучих ив и удивлялся, как быстро сад пришел в запустение. Цветы на клумбах из последних сил боролись за каждый кусочек сухой земли. Такие же цветы Эмма тщетно пыталась научить меня сажать, когда я был маленький. В тени магнолий гиацинты росли вперемешку с гибискусом, гелиотропы почти выжили незабудки. Повсюду царил хаос, казалось, что даже сад оплакивает смерть Мэкона.
Кстати, возможно, так оно и есть: у поместья Равенвудов своя, особенная душа, а чем сад хуже? Да и тяжесть, которая легла на плечи Лены, ее чувство вины лишь ухудшали ситуацию. Дом отражал ее настроение, точно так же, как раньше он следовал каждому изменению душевного состояния Мэкона.
После его смерти Равенвуд достался Лене, и иногда я думал, что лучше бы он завещал его кому-нибудь другому. С каждым днем дом выглядел все более и более безжизненным. Каждый раз, поднимаясь на холм, я, затаив дыхание, ждал хоть малейшего признака возрождения, чего-то нового, чего-то цветущего. Каждый раз, подходя к дому, я видел все больше голых веток.
Лена забралась в «Вольво», и я сразу понял, что она недовольна.
— Не хочу.
— Ну кто же хочет идти в школу?
— Ты знаешь, о чем я. Это отвратительное место. Да я лучше останусь дома и целый день буду зубрить латынь!
Да, похоже, придется нелегко. Как мне убедить ее пойти в школу, если мне самому совершенно туда не хочется? Школа — отстой. Это всем известная истина, а те, кто утверждает, что школьные годы — лучшая пора, наверно, либо перепили, либо пребывают в глубочайшей иллюзии. Я решил, что единственный шанс уговорить ее — пойти от противного.
— Говорят, школьные годы — худшая пора в жизни.
— Правда?
— Точно тебе говорю. Ты должна вернуться.
— А с чего ты взял, что от этого мне станет лучше?
— Ну не знаю. Например, потому, что в школе так плохо, что после нее остальная жизнь покажется тебе просто раем на земле?
— Знаешь, если так рассуждать, то мне стоит провести денек в компании директора Харпера.
— Или попробовать вписаться в группу поддержки «Дикие кошки».
Лена намотала на палец ожерелье — ее любимое украшение, на котором висела целая коллекция амулетов и других памятных вещичек: они позвякивали друг о друга при каждом ее движении.
— Я подумаю над твоим предложением, — улыбнулась она, и я понял, что мне удалось уговорить ее.
Всю дорогу до школы Лена прижималась к моему плечу. Но когда мы въехали на парковку, она не смогла заставить себя выйти из машины. Я ждал, не решаясь выключить двигатель.
Мимо нас, завязывая под грудью обтягивающую футболку, прошла королева школы «Джексон» Саванна Сноу. Эмили Эшер, ее правая рука, следовала за ней по пятам и, уставившись в мобильник, на ходу писала сообщение. Эмили заметила нас первой и схватила Саванну за руку. Они остановились с видом, подобающим девушкам из Гэтлина, которых мамы научили, как надо себя вести, когда встречаешь человека, у которого недавно скончался родственник. Саванна прижала к груди учебники и печально покачала головой, словно в старинном немом кино. Ее взгляд говорил: «Лена, твой дядя отправился в лучший мир. Он стоит у жемчужных райских врат, и сонм ангелов ведет его к всеблагому Творцу!»
Я перевел Лене эту речь, но она и сама прекрасно поняла, о чем думают эти красотки.
«Перестань!»
Лена закрыла лицо потрепанным блокнотом, пытаясь спрятаться от их взглядов. Эмили смущенно махнула ей рукой, как будто давая нам побыть наедине, показывая, что не только хорошо воспитана, но еще и обладает врожденным чувством такта. Чтобы понять, о чем она думала, не надо быть телепатом: «Я не стану подходить к вам, потому что не хочу мешать тебе предаваться горю, милая Лена Дачанис. Но помни, что я всегда — слышишь, всегда! — готова поддержать тебя, как меня научили Библия и мама!»
Эмили кивнула Саванне, и подружки медленно и печально удалились, как будто это не они несколько месяцев назад основали организацию «Ангелы-хранители „Джексона“», местный вариант кампании против неугодных соседей, пытаясь сделать так, чтобы Лену исключили из школы. Но это были цветочки по сравнению с тем, что происходило теперь. Эмори побежал за девчонками, но, заметив нас, перешел на медленный, печальный шаг и, проходя мимо, постучал по капоту моей машины. На протяжении нескольких месяцев он не сказал мне ни слова, а вот теперь решил проявить участие! Идиоты!
— Не говори, — произнесла вслух Лена и свернулась клубочком на пассажирском сиденье. — Подумать только, он не снял передо мной шляпу! Мамочка же из него дома всю душу вытрясет!
Я выключил двигатель.
— Лови момент, милая Лена Дачанис, глядишь, тебя и правда возьмут в группу поддержки!
— Они… они такие…
Лена так разозлилась, что я пожалел о своей глупой шутке. Но впереди был долгий день, и мне хотелось, чтобы она была готова к тому, что начнется, как только она переступит порог школы «Джексон». Я слишком долго был «несчастным Итаном Уотом, у которого в прошлом году умерла мама».
— Лицемерные?
Мягко сказано.
— Стадо баранов.
И это тоже.
— Не нужна мне их группа поддержки, и сидеть с ними за одним столом у меня нет никакого желания! Я вообще не хочу, чтобы они смотрели на меня! Я знаю, что Ридли воспользовалась своими способностями и заставила их закатить вечеринку в честь моего дня рождения, но если бы не это, если бы я послушалась дядю Мэкона и осталась дома, в Равенвуде…
Я знал, что она собирается сказать: возможно, он остался бы в живых.
— Откуда нам знать, Эль? Сэрафина наверняка нашла бы другой способ добраться до тебя.
— Они меня ненавидят, и меня это устраивает!
Ее волосы начали завиваться, и я испугался, что сейчас начнется проливной дождь. Она положила голову на руки, не замечая, как по щекам текут слезы.
— Все должно оставаться как раньше! У нас с ними нет ничего общего!
— Не хочу тебя расстраивать, но у тебя никогда не было и не будет ничего общего с этими девицами.
— Я знаю, но что-то изменилось. Все изменилось.
