выступление Даль весьма красноречиво: «Однако — довольно. Речь моя протянулась, как голодное лето. Я начал было коротко, но, что наболело — не стерпело, и квашня через край ушла. Я хотел только показать, над чем и как я работаю: прибавлю еще, что это не есть труд ученый и строго выдержанный; это только сбор запасов из живого языка, не из книг и без ученых ссылок; это труд не зодчего, даже не каменщика, а работа подносчика его; но труд целой жизни, который сбережет будущему на сем же пути труженику десятки лет. Передний заднему мост».
После доклада члены Общества во главе с А. Хомяковым «горячо и настойчиво» стали искать средства для издания Словаря. Вот как вспоминает об этом сам Владимир Иванович. «Дело составителя было при сем заявить о всех затруднениях и неудобствах, какие он мог предвидеть, давно уже сам обсуждая это дело. Словарь доведен только еще до половины, и едва ли прежде десяти или восьми лет может быть окончен; собирателю под 60 лет; издание станет дорого, а между тем, вероятно, не окупится; кому нужен неоконченный словарь?
Но нашлось несколько сильных и горячих голосов — и первым из них был голос М. П. Погодина, — устранивших все возражения эти тем, что если видеть всюду одни помехи и препоны, то ничего сделать нельзя; их найдется еще много впереди, несмотря ни на какую предусмотрительность нашу; а печатать словарь надо, не дожидаясь конца его и притом не упуская времени. Самая печать неминуемо должна продлиться несколько лет, а потому будет еще время подумать об остальном, лишь бы дело пущено было в ход.
Тогда поднялся еще один голос, А. И. Кошелева, с другим вопросом: чего станет издание готовой половины Словаря? И по ответу, что без трех тысяч нельзя приступить к изданию, даже рассчитывая на некоторую помощь от выручки, деньги эти были, так сказать, положены на стол».
Что мы сегодня знаем об Александре Ивановиче Кошелеве? Увы, еще меньше, чем о С. Морозове, поддержавшем Художественный театр, С. Мамонтове — помогавшем окрепнуть таланту Шаляпина, многих художников… О Кошелеве известно, что он был публицистом и общественным деятелем, участвовал в подготовке крестьянской реформы 1861 года, издавал журналы «Русская беседа» и «Сельское благоустройство». У него на квартире собирались славянофилы, он один из подписавших Послание из Москвы к сербам (А. Хомяков, М. Погодин, А. Кошелев, И. Беляев, Н. Елагин, Ю. Самарин, П. Бессонов, К. Аксаков, П. Бартенев, Ф. Чижов, И. Аксаков).
Типично русская черта — собирать силы и средства в трудную минуту, обращаясь к миру: так собирались ополчения, возводились храмы, ставились памятники… Позже появились и богатые жертвователи, меценаты. Чувствами большинства из них руководила не выгода, не способ размещения капитала, а желание поддержать все талантливое в национальной культуре, патриотизм. Но это уже тема особого разговора. Во всяком случае, когда кошелевские деньги подошли к концу, на 2,5 тысячи расщедрился и государь.
Первое издание Словаря было подготовлено и вышло в 1863–1866 гг. В «Напутном слове» автор писал: «Все, что сделано было доселе, со времен петровских, в духе искажения языка, все это, как неудачная прививка, как прищепа разнородного семени, должно усохнуть и отвалиться, дав простор дичку, коему надо вырасти на своем корню, на своих соках, сдобриться холей и уходом, а не насадкой сверху… Русской речи предстоит одно из двух: либо испошлеть донельзя, либо, образумясь, своротить на иной путь, захватив притом с собой все покинутые второпях запасы.
Взгляните на Державина, на Карамзина, Крылова, на Жуковского, Пушкина и на некоторых нынешних даровитых писателей, не ясно ли, что они избегали чужеречий; что старались, каждый по-своему, писать чистым русским языком? А как Пушкин ценил народную речь нашу, с каким жаром и усладою он к ней прислушивался, как одно только кипучее нетерпение заставляло его в то же время прерывать созерцания своим шумным взрывом одобрений и острых замечаний и сравнений — я не раз был свидетелем.
Вот в каком отношении пишущий строки эти полагает, что пришла пора подорожить народным языком и выработать из него язык образованный. Народный язык был доселе в небрежении; только в самое последнее время стали на него оглядываться, и то как будто из одной снисходительной любознательности».
Раздумья Даля об истоках, природе и жизнеспособности языка приводят его к однозначному выводу: «Живой народный язык, сберегший в жизненной свежести дух, который придает языку стойкость, силу, ясность, целость и красоту, должен послужить источником и сокровищницей для развития образованной русской речи… Можно ли отрекаться от родины и почвы своей, от основных начал и стихий, усиливаясь перенести язык с природного корня его на чужой, чтобы исказить природу его и обратить в растение тунеядное, живущее чужими соками?»
Сказано почти сто тридцать лет назад, но разве к нашему времени не применимо? Разве язык наш не искажается до неузнаваемости, не засоряется без нужды «разнородным семенем», не испошляется сленгом и откровенными ругательствами? Конечно, было бы наивным требовать сохранения языка в неприкосновенности — меняется сама жизнь, вместе с ней изменяется и общественное сознание, стало быть, и язык должен отражать новые реалии. Языку, как и любой подвижной системе, в равной степени свойственны как консерватизм, так и способность к развитию. Стало быть, его нельзя сохранить на долгое время в неизменном виде, как, впрочем, стоит возражать против насильственного его обновления за счет заимствований из других языков, навязывания иноязычной лексики через печать, радио, телевидение.
Вот и мы, объявив перестройку, вступили в демократическую эпоху развития под оркестр новой политической терминологии — президент, парламент, консенсус, презентация, альтернатива, референдум, брифинг… И как аборигены, с радостью и покорностью вводим в свой обиход, примеряем, словно стеклянные бусы на себя, дешевый товар бойких колонизаторов — новые слова, стыдливо избегая своих, хорошо знакомых, привычных. И все это на самом высоком государственном уровне, массовыми тиражами, часами трансляций из самого сердца государства.
Собственно, споры о том, каковы должны быть темпы обновления языка, как сохранить его богатства от неоправданных потерь — велись давно, изредка ведутся и сейчас, вероятно, не утихнут они и в будущем. Тут важно найти ту золотую середину, когда новые речения не отставали бы от течения жизни, но и в то же время не вытесняли б тех
