Нет. Этого он не сделает — просто не может.
Ему известно расположение фигур в этой игре на данный момент, и теперь только необходимо найти ход, ведущий к цели, к их свадьбе, и у него нет ни малейшего желания отступать хоть на шаг. В этом вопросе его инстинкты наотрез отказывались пойти на компромисс: она предложила — он согласился, стало быть, она уже принадлежит ему.
Может ли он сказать ей правду, но не отпустить ее? Признаться, что ему вовсе не нужно ее приданое, но все равно настоять на свадьбе?
Этого она не примет. Как бы он ни был настойчив, как бы упорно ни спорил, что бы ни говорил — она решит, что им движет только доброта, что он всего лишь хочет не причинить ей боль своим отказом…
Он снова скорчил гримасу и сложил руки под головой. Так оно и будет, и убедить ее не удастся — только не ее: она слишком хорошо его знает. Ему действительно придется постараться, чтобы не причинить ей боль. Такие женщины, как она, женщины, которые его привлекают, нуждаются в защите — это было одним из самых твердых его убеждений. Пусть они спорят, бранятся и не соглашаются — это не имеет значения, сопротивление не оттолкнет его.
Единственное, что может убедить ее, — это принять ее предложение и объяснить свое желание жениться на ней.
И опять его мысли застопорились. Он не может объяснить это желание самому себе, не понимает, откуда оно взялось; признаться в этом желании, понуждающем мужчину жениться, признаться той, на которую оное желание направлено, — эта мысль вызывала в нем точно такое же сопротивление, как и само намерение жениться.
Он прекрасно знал и ее, и женщин ее семьи. Признание было равносильно тому, чтобы передать бразды правления ей, а этого он совсем не хочет. Он хочет, чтобы она стала его женой, и так оно и будет, но он абсолютно не согласен с тем, что она может властвовать над ним сверх положенной ей меры.
Но другие, такие же, как он, капитулировали и пошли на это, правда, совсем недавно. Мартин, мелькнуло у него в голове, но он отогнал эту мысль. Он никогда не позволял эмоциям или желаниям править им, а уж за последние восемь лет поневоле научился контролировать их очень жестко. Никакая женщина не в состоянии подавить его волю; никогда женщина не сможет им управлять.
Так он и лежал, уставясь в балдахин, перебирая оставшиеся варианты. Он обдумывал, анализировал, предугадывал возможности и их последствия. Выстраивал план. Искал и находил в нем огрехи, препоны. Оценивал их, обдумывал способы их преодоления.
Путь предстоял не легкий и не прямой, но главное — он вел к желанному результату. И он был готов заплатить неободимую цену.
Только одно, последнее решение далось ему не сразу. Сначала он колебался, но потом отбросил все колебания — теперь уже ничто не могло его удержать. Он знал Амелию — время терять нельзя. Если он хочет сохранить контроль над их отношениями, нужно действовать незамедлительно.
Он откинул одеяло и встал. Стянул с кровати простыню, завернулся в нее и подошел к столу у окна. Сел, вынул лист тонкой бумаги из секретера и взял перо.
Он уже посыпал записку песком, когда вошел лакей, неся тазик с водой для умывания. Люк посмотрел на него и сказал:
— Подождите минутку.
Сложив записку, он написал ее имя. Помахав листом, чтобы чернила поскорее высохли, он повернулся к лакею:
— Отнесите это немедленно на Аппер-Брук-стрит, 12.
Глава 2
— Почему музей? — удивилась Амелия, подойдя к нему. Люк взял ее за локоть и повернул к себе.
— Чтобы мы могли поговорить в пристойном уединении, на людях, и всякий, кто нас увидит, решит, что мы просто случайно встретились. Никому и в голову не придет, что свидание можно назначить в музее. Я здесь выполняю свой долг — сопровождаю своих сестер и мисс Фоллиот. Нет! Не зовите их! Они походят по музею и встретятся со мной попозже.
Амелия посмотрела на трех девушек в другом конце зала, во все глаза рассматривающих экспозицию.
— Что из того, что они нас увидят?
— Ничего. Но, увидев вас, они захотят к нам присоединиться, а это сделает нашу встречу бесполезной. — И он увел ее под арку в египетский отдел.
Глядя на его лицо, она отметила, что по нему, как обычно, ничего нельзя понять. Темные волосы, черные, как де готь, тщательно причесаны, от хмельного разгула в классических чертах его лица не осталось и намека. Невозможно представить себе, что всего несколько часов назад он лежал у ее ног пьяный.
Как сформулировать свой вопрос? Зачем он назначил ей свидание?
Посмотрев на него, она наконец решилась:
— О чем вы хотите говорить со мной?
Взгляд, который он бросил на нее, был мрачен. Он остановил ее у стены перед витриной с керамикой.
— Полагаю, после нашей вчерашней встречи предмет разговора очевиден.
Значит, он передумал — проснувшись, понял, что поспешил, и теперь собирается взять свои слова обратно. Крепко сжав кулаки, она вздернула подбородок и посмотрела ему в глаза.
— Вам вовсе ни к чему сообщать мне, что вы были так пьяны, что не понимали, о чем говорите. Я слышала вас, а вы слышали самого себя. Вы согласились, и я намерена заставить вас выполнить обещание.
Он заморгал, нахмурился, потом нахмурился еще сильнее.
— У меня нет ни малейшего желания заявлять, что я собираюсь отказаться. Я был не настолько пьян, чтобы не понимать, что говорю.
Его язвительный тон не оставлял сомнений, что он говорит серьезно.
— Но нам нужно поговорить не об этом. — Хмурое выражение не сходило с его лица.
У нее словно гора с плеч свалилась. Она постаралась скрыть это, изобразив на лице вежливый интерес.
— Тогда о чем же?
Он огляделся, потом взял ее под руку и повел по залу медленно, словно прогуливаясь. Из-за своего роста ему приходилось, разговаривая с ней, смотреть вниз, что придавало их разговору нечто очень личное, несмотря на то что они находились в публичном месте.
— Мы решили пожениться, теперь нам нужно предпринять дальнейшие шаги. Решить, как и когда.
Лицо ее посветлело — он не отказывается от нее! Совсем напротив. Душа ее воспарила, но в то же время ее охватило смятение.
— Полагаю, через несколько дней. Вы ведь могли бы достать разрешение?
Он удивленно взглянул на нее.
— А как же свадебное платье? А ваша семья? Несколько дней — не будет ли это выглядеть слишком поспешным решением?
Она остановилась, посмотрела ему в глаза, выпятив подбородок.
— Платье меня не интересует, и я сама поговорю с родителями. Мне всегда хотелось быть июньской невестой, а это значит, что мы должны пожениться в течение следующих четырех недель.
Он прищурился. Она поняла — увидела по его темно-синим глазам, — что он обдумывает что-то, но, как всегда, не могла понять, что именно.
