свои возможности. Хочу стать независимой от грязных денег и от надоедливого влияния.
София достала из второй сумки два блока сигарет и вытащила одну из них. Открыв пачку, она словно открыла что-то блаженное и желанное.
– Ты часто думаешь о смерти? – спросила Эмифист.
– Не так часто, как, видимо, ты.
– Каждая новая сигарета – как восклицательный знак для тебя.
– А ты, видимо, в пунктуации шаришь. Нет, давай без этого. Я все прекрасно понимаю, не нужно нравоучений.
– Ты понимаешь, что будешь загибаться от невероятно мучительной боли? Не сможешь никогда нормально спать, дышать, выглядеть. Понимаешь, какую боль делаешь близким людям?
– Я сказала – хватит. Мне наплевать на тебя, тебе на меня. Все честно? Не нуждаюсь в твоих словах, ты ничего не сказала нового. И к тому же близких рядом нет. Родители бросили меня, когда я еще была ребенком.
Как оказалось, девушка весьма обидчивая – странно. Но иногда честные люди не любят слышать правду в свою сторону.
– Бросили?
– Они занимались распространением нелегальной продукции. А девять лет назад сели за это в тюрьму. Родных у них не было – оба из детдома. Поэтому и я осталась одна, и им на это было плевать. Попала в детский приют. Как сейчас помню, тараканы повсюду. Иногда казалось, что они в жопу могли залезть, пока делаешь свои дела в туалете. Мне тогда было десять, я была в средней группе. А там не так уж и сладко. Дети – жестокие существа. А в детском доме особенно. Я сбежала в пятнадцать. Встретила там любовь. Ну ты, наверное, понимаешь.
– Не понимаю. Не доводилось испытать такое чувство. И в детдоме не была.
– Мне продолжать, или ты сама хочешь показать какая ты крутая?
«Грубиянка. Честная. Обидчивая».
– Да ладно тебе, – улыбнулась Эмифист. Ей нравилась дерзость девушки. А нравилась потому, что самой этого не хватало.
– Три месяца мы скитались по разным домам, зарабатывали кое-как. Но потом я поняла – эта жизнь не для меня. Ни парень, ни бедность. Поздно ночью я просто ушла из маленькой комнаты общежития. Он крепко спал. Как сейчас помню. Заснул с потрепанной, грязной книгой в руках.
– Значит, это была не любовь. Раз ты так просто бросила его.
– Дорогуша, какая еще любовь в пятнадцать. Мне сейчас двадцать два, я молодая и красивая, стремлюсь к обеспеченной жизни. И никакая любовь к черту не сдалась до сих пор.
– А что с родителями?
– Ах, да. Их выпустили два года назад. К тому же никто не искал пропавшую дочурку. Как жаль, что дочь сама вырвалась на поиски. Они занимались торговлей даже в тюрьме. И никто об этом не знал. Мать, когда вышла, сказала забавную фразу: «Я даже в этом говне сумела раздобыть денег, а ты палец не расшибла, чтобы что-то получить».
– Сурово.
– Раз сегодня вечер откровений, может, поделишься в ответ? Что тебя тревожит и почему ты такая поникшая?
Эмифист понимала – здесь нужна справедливость. Не рассказывать ничего – признак неуважения в этой ситуации.
– Я всегда была такой. И о моем несчастном лице говорили с самого детства. А насчет жизни… Отец бросил семью, потому что нашел любовницу. Мать умерла от рака поджелудочной. Умирала в муках, испражнялась черной жидкостью раз в неделю. Однажды я заснула рядом с ней. Она попросила меня остаться. На следующий день я лежала рядом с трупом. У меня есть старший брат. Как только мама умерла, он подал заявление об опеке. Почти всегда была одна. Разве что только с семьей, когда удавалось. Но я почти никогда не ценила время рядом с матерью и отцом. Когда папа ушел, я все больше стала замыкаться и обдумывать – почему он так поступил.
– А почему папа ушел – так и не сказал? – девушка с искорками в глазах спросила Эфи, словно ей нравилось давить на больное. Или же за этим вопрос стояла какая-то другая тайна.
Эмифист лишь помотала головой, и София усмехнулась со словами "наверняка есть какая-то причина".
***
– Мы не имеем доступа к всемирной сети, ресурсы для комфортного проживания ограничены, – Эмилия покачала головой. – Надеюсь, вы понимаете серьезность ситуации. На наши плечи опрокинули множество обязанностей. Если в итоге – провал, то мы вымрем, как и остальные на Земле.
– Остальные? – Джон недоуменно поднял правую бровь.
– Разве тебя не предупредили? Почему ты до сих пор ничего не понимаешь? Или не хочешь понимать. Твой отец – один из главных создателей проекта. Он обязан был разъяснить суть.
– Мы не общаемся так хорошо, чтобы посвящать друг друга в важные темы.
– Все равно в правительстве выбрали именно тебя одним из главнокомандующих в случае…
– Конца света?
Бэйн с неохотой положительно закивал.
Все это время Джон не принимал проблемы в мире. Его семья всегда была обеспечена благодаря матери и отцу, как бы он ни жаловался на него. Дальше своего носа он никогда не видел. Не хотел замечать перенаселение планеты, истощение ресурсов. Проблема в том, что он был такой не один. Каждый думал только о себе. И только единицы отдавали себе отчет в насущной проблеме. Может, и думали о конце все, но немногие делали что-либо во благо.
Картинка ужаса или даже кошмара потихоньку складывалась в голове. Искусственные вирусы для уничтожения населения, повышенная рождаемость, спад в экономике. Все это не просто так. Почему люди не понимают этой проблемы? Возможно, потому что ставят эмоции выше возможностей. Для многих важнее есть и не толстеть, потерять поскорее девственность, целоваться ночи напролет, пить вино в ванне с лепестками роз, а умирать почти никто не хочет.
– Это все мы виноваты. Испортили единственный дом.
– Все верно. Люди заботились только о новом маникюре и покупке новой машины, – грубый голос Стена присоединился к разговору. – Через мои руки прошло множество людей. Кого-то я посылал на войну, кого-то в больницу из-за ранений. Если говорить по-другому, в большинстве случаев посылал на смерть. Вот им-то безразличны были эмоции, главная цель – победа и выживание. Почти никогда я не видел надежду в их глазах. Третья мировая закончилась быстро. Представители стран просто искали способы выжить на новых территориях. Только вот неблагодарность к природе продолжалась и после. Все попусту. Я не знаю, получится ли у нас начать жизнь заново, но здесь я хотя бы вижу надежду.
Эмилия не стала долго церемониться и выслушивать речи Стэна. Меньше слов – больше дела.
– Я не знаю, как мы сообщим всем о том, что в действительности происходит в мире. Как помните, прямой
