сильнее. Снова ничего. Пришлось использовать ключ.
Когда дверь открылась, мы увидели, что женщина сидела на унитазе, откинувшись к окну, глаза ее были закрыты, платок сполз, одна рука лежала на поручне, другая – на вороте платья.
Вот дьявол! Умерла, что ли? – дрогнувшим голосом спросил проводник. Я пожал плечами. – Врача надо.
Надо конечно, но я понятия не имел где ее искать. Пошел по вагону, заглядывая в лица спящих пассажиров. Наконец показалось, что нашел. Женщина была похожа на врача, такая же полная и кудрявая. Я наклонился к лицу, она неожиданно открыла глаза, и я понял, что ошибся. Отступать было поздно.
Что нужно? – довольно громко спросила разбуженная пассажирка.
Простите, пожалуйста. Мне врач нужен. Не знаете, где искать?
Господи, почему я-то должна знать? Понятия не имею. Проводника сейчас позову.
Так это он меня и послал. Понимаете, там, в туалете женщине плохо стало. Не знаем, жива, не жива.
Женщина поднялась, запахнула халат, нащупала ногами обувь.
Ладно, схожу, посмотрю, может, помочь чем надо. А где врач не знаю. Вроде там гдето. Посмотрите.
Что случилось-то? – шепотом поинтересовался военный с верхней палки.
Да плохо кому-то стало, врача ищут, – разъяснила разбуженная мной попутчица и, поправив еще раз халат, пошла к туалету. В ответ раздалось неясное бурчание.
Я направился дальше. Через купе никого, напоминающего женщину-врача, не оказалось.
Опять ходят. Что вы не спите? Ребенка разбудите, – раздраженно прошипела молодая мама.
Врач нужен.
Не знаю врача, но я медсестра.
Там женщина в туалете. Может, уж умерла. Посмотрите, хотя бы.
А ребенка как оставлю?
Я пригляжу, милая. Сходи, – откликнулась пожилая соседка с полки напротив. – А та врачица сошла. Видела я.
Медсестра прихватила пакет с какими-то свертками, поправила одеяло на малыше и мы пошли.
Хотя я старался действовать тихо, но, как видно, сон в пути чуток. Нас провожали шепотом, поднимаясь с полок и поглядывая в след. Вагон проснулся.
Пока меня не было, женщина пришла в себя. Она качала головой и пыталась что-то сказать, но у нее ничего не получалось. Мы с проводником подхватили больную под руки, приподняли, медсестра, и первая из разбуженных мной пассажирок привели, насколько возможно, в порядок ее одежду.
Надо на место отвести, – предложил я.
А вдруг ей двигаться нельзя? – испуганно прошептала медсестра.
Что же, в туалете так и будем держать? Ничего, доведем потихоньку, – согласился со мной проводник. Скоро станция, вызовем "скорую", пусть разбираются.
Однако легко было сказать "доведем". Первые же шаги показали, что все не так просто. Вагон раскачивало, больная совершенно была не в состоянии передвигать ноги или хотя бы опираться на них, повиснув тюком на нас с проводником. Женщины суетились вокруг, пытаясь помочь, но узкий проход сводил их усилия на нет.
Так или иначе, до нужной полки мы добрались.
Давление смерить надо, а я не вижу ничего, – медсестра раскрыла пакет, достав статоскоп.
Да включите вы свет, – уже достаточно громко посоветовал кто-то. Проводник отправился включать свет.
Бедная, – сочувственно вздохнула бабуля. – Говорит, на похороны едет. Внучек у нее… Ох, слезы наши горькие.
Бабушка прижала к глазам концы своего платка, плечи затряслись. Потом она успокоилась, опустила руки и, обратившись к медсестре, спросила:
Теперь ее, наверное, ссодют?
В больницу ей надо, – с сомнением в голосе ответила медсестра, освобождая больной руку и разматывая статоскоп.
Не надо ей в больницу, милая. К внуку ей надо. Пусть увидит. Не ссаживайте вы ее.
Да что вы говорите? – возмутилась помогавшая нам пассажирка, которую я принял за врача. – А вдруг она умрет? Кто будет отвечать?
Бог он все видит, все знает. Не даст ей умереть, пока с внуком не попрощается. А мешать этому – грех.
В вагоне включили свет, больная лежала на своем месте, тяжело вздыхая и всхрапывая при каждом вздохе. Пассажиры заходили по вагону, зашуршали пакетами, закашляли и заговорили. Где-то проснулся ребенок и спросил: "Мы уже приехали?", детскому голосу ответил женский: "Нет, родная, нет. Долго еще, спи".
Вернулся проводник.
Ну, что тут?
Давление высокое, сердце не в порядке. Что я еще скажу? У меня и нет ничего – валерианка только, да йод с бинтами.
У меня валидол вот есть, – подошла из ближнего купе наша соседка в черной кофте и синих спортивных штанах.
Опасно сейчас таблетки давать. Подавиться может и задохнуться.
Водички вот святой дайте, есть у меня немного, – снова засуетилась старушка, – Водичкой попоите, ей полегчает. Из ложечки вот, водичкой.
Проводник вопросительно посмотрел на медсестру, та пожала плечами:
От воды беды не будет.
Бабушка встала, развязала сероватый мешочек, достала из него бутылку, прошептала что-то, склонившись к столу, мелко и быстро перекрестилась сама и перекрестила больную, потом, отлив из бутылки меньше половины стакана, обняла ее за голову, ловко приподняв от подушки, и свободной рукой поднесла к губам стакан:
Испей водички, сделай глоточек, святая вода все болезни снимает, все напасти отгоняет.
Она говорила тихо и спокойно, умело вливая в раскрытые губы по несколько капель, дожидаясь, когда больная глотнет, и добавляя еще и еще. Последние капли старушка собрала в ладонь, бережно, как крошки хлеба со стола, не дав упасть ни одной, освободила вторую руку, опустив голову больной на подушку, и стала крестить ее, опуская троеперстие в ладошку. Закончив, вытерла концами платка пальцы, убрала назад в сумку бутылку и заняла свое место на полке. Больная успокоилась, задышала ровнее, хрипы стихли.
И что теперь? – Проводник вопросительно смотрел на медсестру.
Поспать бы ей. А уж утром – в больницу.
Пусть, пусть поспит. Сон, он лечит, – зашелестела тихим голосом бабушка.
Ладно, тогда гашу свет. – Проводник повернулся и пошел к своему купе. Медсестра наклонилась еще раз к больной, потрогала лоб, потом повернулась к бабушке:
Я утром подойду, – и ушла.
Ложись и ты, сынок, – обратилась старушка ко мне. – Я посижу еще. Старики спят мало. Ложись.
Я забрался на полку, свет погасили, и я сразу уснул.
Отец и мать (дополнительная глава)
Продолжение
В тот вечер они долго сидели на скамейке в сквере напротив дома. Костик уже начал ходить, он сбирал какие-то травинки, рассматривал жучков и букашек. Андрей долго молчал, опустив голову. Что надо было говорить и, тем более что делать, он не знал определенно. Ни в какие разговоры с ним Мария не вступала, спать стелила отдельно, объяснений и уверений выслушивать не желала. Наладить отношения не удавалось. Конечно, Катя тоже к ним не заходила.
Она была на последнем месяце, ходила тяжело, часто без причины плакала, измучила и себя, и Дмитрия
