Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49
было безумным называть меня шаманкой, так что я сохранила свой секрет и никогда никому больше в Вечной Весне не рассказывала, что могу падать в фотографии.
Три
Косые закатные лучи проникали в окна, подсвечивая брошенный на полу телефон. Я положила трубку обратно на базу, потом ещё несколько раз набрала номер сестры. Услышала сперва сигнал «занято», а потом тишину. Повесила трубку.
Я взяла камеру с обеденного стола. «Никон», который я купила подержанным, был моим постоянным спутником с первого года учёбы в Колумбийском университете. Я подрабатывала в библиотеке, чтобы позволить себе эту покупку: сто пятнадцать часов расстановки книг по полкам, по сто книг в час. Камера обошлась мне в одиннадцать тысяч пятьсот книг – много тысяч слов.
Натянув старый футбольный джемпер Дэвида, я вытащила из сумки катушки с плёнкой.
Моей «тёмной комнате», крошечному чуланчику, время от времени перепадало немного света от лампы накаливания, а время от времени – от красной. В глотке застрял металлический привкус. Места в чулане хватало ровно на то, чтобы уместились узкий столик, фотоувеличитель и я. Над головой сушились отпечатки, прицепленные к «кошачьей колыбельке» из металлических клипс и бечёвки.
Я опустила на стол камеру и картриджи, пристроив их среди подносов, реактивов, клипс и фотобумаги.
К стене над столом были пришпилены фотографии, которые я любила больше всего. Снимок Нью-Йорка, который привёл меня сюда. А ещё Йеллоустоунский национальный парк в лунном свете и маленький Дэвид со своим голубем.
Я закрыла дверь и выключила лампочку. Муж соединил её с табличкой «Не беспокоить» на наружной стороне двери так, чтобы надпись загоралась, когда гаснет свет.
Благодаря «Полароидам» я узнала, сколько длится минута. В полной темноте, пока я проявляла плёнку, время растягивалось в воздухе, отзываясь в теле волнением. В отпечатанной же фотографии время замедлялось до полной остановки. Я закрыла глаза – не потому, что так стало бы ещё темнее, а потому, что, если моргать, ритм меняется. Когда я опускала веки, темнота становилась моим выбором.
Пальцы нащупали кнопки в задней части камеры и нажали на обратную перемотку. Когда я открыла отсек для плёнки, картридж скользнул мне в руку. Я развернула пленку, опустила в ванночку, прижала и, пока она проявлялась, вдохнула токсичные реактивы.
Включив красный свет, я открыла глаза. Мир размылся, из совершенно чёрного став красным. Окружающие предметы сделались предельно контрастными, и даже чернейшая чернота тени окрасилась багрянцем.
Первое фото было снимком чётко очерченного дерева на восходе. Свет прорывался сквозь крону сзади, отчего всё дерево, казалось, пылало. Один на один с фотографией, я зажала её между ладоней, опустила голову и впитала в себя отпечаток.
Дерево превратилось в пузыри красновато-серых чернил, разбрызганных по бумаге, которые затем соединились в ветви и листья. Тыльной стороной ладони я чувствовала деревянную столешницу, очень твёрдую. Я сосчитала удары сердца. Ничего не произошло. Я шлёпнула по столу рукой.
Каждый свой день я начинала в темноте, проявляя фотографии, которые сделала накануне. И жадно надеялась, желала, молилась получить в итоге ту, в которую смогу упасть. Ту самую, которая наделит все остальные – наделит меня, – смыслом.
Каждый день я терпела неудачу.
В счастливые дни неудача выгоняла меня на улицу, где я делала новые, лучшие снимки. Пробовала новые плёнки, техники постановки света, объекты.
Но сегодня неудача была просто неудачей.
Я включила обычную лампу. Тёплую, оранжевую.
Следующее фото было снимком маньчжурки в Чайнатауне, которая переводила моё письмо. Фотография оказалась такой размытой, что трещины на асфальте и пятки старухи были просто неразличимы, как будто я снимала из окна весенний ливень. Я коснулась отпечатка пальцами.
Ещё никогда мои снимки не были настолько не в фокусе.
Я пересмотрела тридцать шесть превью на обзорном листе. Первые несколько штук были идеально резкими. Потом была новость о смерти моей матери, и дальше пошло «мыло».
Нахмурившись, я отложила обзорный лист. Открыла корпус камеры и осмотрела – всё было в порядке. Я открутила объектив, проинспектировала его с одной и с другой стороны, проверила на наличие царапин или отпечатков пальцев, которые могли бы помешать свету падать на плёнку, как надо. Ничего.
Щёлкнул замок на входной двери, затем послышались тяжёлые шаги. Дверь «тёмной комнаты» отворилась за моей спиной. Запахло корицей и кофе.
На миг чулан затопил дневной свет, и его тут же прикрыли прижатые к моим глазам ладони.
– Угадай кто. – Дэвид поцеловал меня в ухо.
– Я знаю кто. – Я отвела его руки от глаз.
– У меня хорошие новости.
Я повернулась, и его улыбка увяла.
– Эми, что случилось?
Когда я увидела собственное отражение в его глазах, слёзы, которые я так старательно сдерживала вчера, наконец навернулись на глаза.
– Мне пришло письмо «ФедЭксом» от Айнары. Я отнесла перевести его вчера в обеденный перерыв. Моя мама умерла.
Он крепко обнял меня.
– Она умерла от разбитого сердца. И виновата в этом я.
Дэвид погладил меня по волосам:
– Как тебе только могло прийти такое в голову?
Я оттолкнула его на всю длину руки:
– От разбитого сердца, Дэвид!
Он снова притянул меня к себе.
– Я должна была знать, что она умирает. Как я могла не знать об этом?
– Она живёт на другом конце света…
– Я должна была знать.
Дэвид попытался вывести меня из «тёмной комнаты», но мои ноги приросли к полу.
– Ладно, – сказал он. – Сперва тебе нужен кофе. – И тут же исчез, только чтобы вернуться, словно волшебник, со стаканчиком из моей любимой кофейни. – Вот.
Я сжала стакан в ладонях, чувствуя, как тепло просачивается в пальцы. Закрыла глаза, отпила, проглотила. Отпила ещё раз.
Дэвид подождал, пока я ополовиню стакан, а затем спросил:
– Когда похороны?
– Может, уже были. Айнара написала только, что мама умерла. Или, может, она не сказала ничего о похоронах, потому что не хотела, чтобы я приезжала.
– Позвони ей.
– Я звонила. Отец снял трубку и тут же повесил.
– Твой отец – что сделал?
– Связь в деревне всегда была плохая, но я услышала, как он сказал: «Алло». А потом повесил трубку. Я перезвонила, и никто не ответил. А потом я снова перезвонила, но соединения не было.
– Как ты планируешь поступить?
– Не знаю! Я просто ужасно зла из-за того, что мы с мамой… что прошло столько времени с тех пор, как мы в последний раз виделись. Я не осознавала, сколько всего должна ей сказать.
Я поставила пустой стаканчик на стол в «тёмной комнате». В глазах Дэвида читалось сочувствие, но не понимание.
– Я не слышу
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49
