протиснулся в него. А потом, весь перепачканный в грязи, поспешил к самому большому и высокому зданию, от которого как раз отъехали грузовик с надписью «ЗООПАРК» и портовой тягач с грузовой платформой, а еще отошла горстка каких-то ребят в рабочей одежде цвета хаки.
Я заглянул внутрь. В сарае было темно, все стены уставлены тюками сена. Слева стояла койка, посередине — тягач Старика, а справа размещался огромный — до самого потолка — проволочный загон, куда завели обоих жирафов. Самочка с покалеченной ногой сумела сохранить равновесие. Теперь жирафы стояли мордами друг к дружке, обвившись шеями так тесно, что даже трудно было сказать, где кончается один и начинается другой. Точно они и сами не могли поверить, что выжили, и решили, что отныне будут вместе давать отпор всем невзгодам.
Старика — а, судя по телеграмме, звали его мистер Райли Джонс — нигде не было видно, а вот водитель, достав из кабины большое сочное яблоко, прислонился к машине и с аппетитом его поедал. Я проследил, как он слопал его до огрызка, а потом спрятал в сене, и запомнил куда. С самого урагана я еще не ел, поэтому даже огрызок, покрытый чужой слюной, и тот казался мне лакомством. В Трудные времена чувство голода было извечным спутником — что моим, что всех тех, кого я знал. Когда бури погубили домашний скот, нам, пострадавшим, пришлось питаться луговыми собачками[6]и гремучими змеями да еще варить супы из перекати-поля. Такой становится жизнь, когда не знаешь, чем подкрепишься в следующий раз. Тут уж невольно превращаешься в дикого зверя, постоянно думающего, чем бы утолить голод.
Водитель утер рот рукавом, вразвалочку подошел к загону и затряс проволоку, напугав жирафов, потом расхохотался и повторил свою выходку. Переминаясь с пятки на носок и крепко сжав кулаки, я боролся с желанием выбить ему парочку передних зубов. Злоба так захлестнула меня, что я не услышал, как вернулся Старик, а когда опомнился, было уже слишком поздно. Пришлось пулей заскочить внутрь и притаиться за тюком сена.
Старик с самого порога начал раздавать водителю приказы.
— Эрл! — крикнул он. — А ну иди сюда!
Потом я услышал, как он отпустил водителя до утра и со скрипом закрыл за ним двери сарая, заперев меня внутри. Проклиная свою безмозглую голову, я стал ждать, когда представится возможность незаметно выскочить наружу.
Наступила ночь. Тишину в сарае прерывали только фырканье да топот жирафов. Старик щелкнул металлическим рычажком на стене, по соседству со своей койкой, и лампочки, свисавшие с потолка, тут же вспыхнули; кругом сделалось светло как днем. Я съежился — между мной и Стариком не было ничего, кроме сена. Едва посмотрев в мою сторону, он непременно бы меня заметил. Но он не сводил глаз с жирафов. Он смотрел на них с такой нежностью, какой никак нельзя было ждать от столь сурового человека. А потом заговорил с ними на все том же жирафьем наречии, таким ласковым тоном, что даже меня стало клонить в сон. Когда он замолчал, слышно было только сопение жирафов. Старик снова щелкнул выключателем, лампочки погасли, и сарай потонул во мраке, разбавляемом лишь слабым светом, который лился в высокие окна, забранные решеткой. Старик плюхнулся на койку и вскоре захрапел, издавая звук, напоминающий рев циркулярной пилы.
Само собой, это был шанс для побега. Но надо было еще разжиться припасами — без них я уйти никак не мог. Бесшумно, но быстро я подошел к машине, взобрался на подножку и высмотрел на сиденье в кабине два мешка: с яблоками и сладким луком. Я достал из каждого по штучке: лук припрятал в карман, а яблоко сунул в рот и в два счета перемолотил его зубами.
А когда потянулся за следующей луковицей, почувствовал на себе взгляд. Готовясь к возможной драке, я резко обернулся. Всего в каких-нибудь десяти шагах от меня стояли, прильнув к ограде загона, жирафы и, повернув головы на длинных шеях, внимательно глядели на меня.
На свете есть немало того, из-за чего можно застыть как вкопанному. И в этот список точно входит ситуация, когда на тебя из-за хлипкого ограждения пялится парочка созданий весом в две тонны. Конечно, стоило бы отскочить в сторону. А я подошел поближе, к самому загону, и принялся разглядывать этих зверей во всем их великолепии: мой взгляд скользил от огромных копыт до широких туловищ и выше — по пятнистой шее до шишковатых рожек. У меня и самого имелась длинная шея, но даже она заныла от боли: до того сильно пришлось запрокинуть голову, чтобы разглядеть этих великанов.
«Да они могут этот загон в два счета разломать», — подумал я тогда. Но они, казалось, ни о чем таком и не помышляли. Жираф-мальчик даже прикрыл глаза. «Он спит стоя, как моя старая кобылка», — догадался я, скривившись от болезненных воспоминаний. А вот жираф-девочка по-прежнему смотрела на меня своими коричневыми глазами цвета печеного яблока — точь-в-точь как тогда на пристани, разве что теперь глядела она свысока, и это еще мягко сказано.
Доводилось ли вам смотреть зверю в глаза? Прирученный обыкновенно смотрит испытующе, словно пытается угадать, что вы станете делать дальше и чем это грозит ему самому. А вот взгляд дикого зверя, решающего, полакомиться ли тобой или отпустить, промораживает до костей. Жираф смотрел на меня совсем по-другому. В его глазах не читалось ни страха, ни дурных помыслов. Нос с крупными, точно канталупы[7], ноздрями обнюхал сквозь прутья мою макушку, а я не стал сопротивляться: что толку, если ноги не слушаются? Меня обдало волной теплого пахучего дыхания, а волосы промокли от жирафьей слюны. Потом длинношеяя красавица ткнулась носом в ограждение, пытаясь достать луковицу, которую я по-прежнему сжимал в руке. Я поднял ее повыше. Жираф-девочка скользнула длинным языком меж прутьев и выхватила угощение из моих пальцев, а потом забросила его себе в рот и одним движением проглотила, а потом опять прильнула к ограде, и меня снова окутал ее запах. От нее пахло шерстью и океаном, а еще веяло навозом с чужеземных ферм. Не успев опомниться, я вытянул руку и коснулся пятнышка у нее на боку. Оно было большое, точно стариковская задница, а формой напоминало перевернутое сердечко.
Казалось, мы целую вечность стояли с ней вот так, и моя ладонь лежала на ее теплой шкурке, но вдруг я почувствовал, как по пальцам скользит чей-то язык. Это мальчик-дикарь, вытянув длинную шею над спиной подруги, добрался до меня. Я
