Неформально город поделен на четыре участка: необитаемый, жилые дома, рабочий сектор и центр управления. В центре управления, – она обвела пальцем верхние ромбы, – ты сейчас в нём находишься.
Она обвела ромбы ниже, – это рабочий сектор, ещё ниже жилой сектор. А в самом конце – необитаемый участок. Последнее здание единственное, которое соприкасается со скалой.
– О, получается, что от него идут веревочные мосты к двум другим зданиями и так по нарастающей. И это то самое здание, откуда мы пришли, там ещё поезд останавливается, верно? – мой вопрос почему-то не понравился Ханне, она недовольно посмотрела на Джереми.
– Да, – холодно улыбаясь, ответила она, – мы с вами проследовали в жилую зону, – продолжила Ханна. В жилой зоне мы проводим время, как хотим, не тратя энергию на обслуживание тела. Тебе ребята об этом уже рассказали?
– Ага.
– Рядом расположен храм, – она указала на ромб, помеченный буквой Х, он находится в рабочем секторе.
– А что это за храм?
– Это храм воспоминаний. Он предназначен для вновь прибывших, там ты можешь хранить свои воспоминания. Его построили для того, чтобы не забывать о том, что было. Я советую не ходить туда, некоторые люди остаются там навсегда и их сознание растворяется.
– Самый лучший способ адаптироваться, – вклинился в разговор Джереми – это не вспоминать о своей прошлой жизни. Начать жизнь здесь с чистого лица, реализуя свое предназначение. Забыть о том, что было до того, и не думать о том, как ты попал сюда.
– А что, если я не хочу забывать? – мне не понравилось то, в какую сторону они клонят. Мало того, что мою жизнь нельзя назвать выдающейся, так ещё и помнить о ней не стоит.
Ханна и Джереми переглянулись.
– Что ж, со временем это всё равно произойдёт.
– Почему вы так уверены?
– Потому что невозможно помнить свою жизнь до смерти и быть здесь. Это тяжело морально. Знаешь сколько мы сознаний потеряли из-за этого? – Ханна дотронулась до меня, якобы проявляя беспокойство. Она пыталась общаться со мной тепло и заботливо, но я чувствовал какой-то барьер в общении, как будто её внутренняя эмпатия отсутствовала. – Все делают выбор рано или поздно. Сидеть в двух мирах нереально. Ты это и сам поймешь, а сейчас давай я продолжу рассказывать про город.
В рабочий сектор мы приходим для пополнения ресурсов и для реализации нашего предназначения, которое мы не смогли воплотить в предыдущей жизни.
– Да, мне так и не сказали о моём предназначении.
– Правда? Ну да, на первом уровне вечно такая запара, что они теряют из вида основное. Ты будешь рисовать.
– Что?! – я был в шоке от услышанного, – рисовать?
– Да, – спокойно ответила Ханна и продолжила, – в секторе управления, – она указала на главное здание и здания, близко стоящие к нему, – хранятся книги, отсюда распределяются все ресурсы, а также решаются споры, если они возникают.
– Тут бывают споры?
– Конечно, некоторым надоедает сидеть в «консервной банке», и они просятся в походы. Раньше мы поощряли это, но никто никогда не возвращался из них. Мы пришли к выводу, что покидать периметры города нельзя, и подбивать людей на такие поступки тоже.
– И что становится с теми, кто это нарушает?
– Их отлавливает наша полиция и помещает в клетку. Ну, на земле это называется тюрьмой, и у нас она находится здесь, – она указала на маленькое здание в самом низу карты, окрашенное в черный цвет.
– И что там они делают?
– Ничего. Ничего не делают.
– Совсем ничего? – уточнил я.
– Прям совсем, – ответила Ханна.
– Если честно, я не такого поворота событий ожидал. Разве не будет какого-нибудь суда над моей душой, мы не оценим мои поступки, не отметим мои успехи и неудачи?
– Ничего такого не будет. Твоя задача, Марк, это перейти из одного мира в другой. Ты должен понимать, что тебе дается время, чтобы отойти от привычного темпа твоей прошлой жизни и привыкнуть к новому. Поначалу тебе будет казаться, что ты хочешь спать или ты будешь думать о еде. Но со временем ты перестанешь вспоминать о таких вещах, и время перестанет существовать для тебя, потому что в нем нет необходимости.
– Ну, перестану я спать, что в этом такого? Меня больше волнует, неужели все догмы о Боге были вымыслом? Неужели 85% людей верят в иллюзию? И всех их ждет разочарование?
– Ты всегда задавался такими вопросами? – спросила Ханна.
– Нет, не всегда, но теперь понимаю, что не зря.
– Думаешь?
– Ну, конечно! Как бы мне всё это помогло сейчас?
Ханна ничего не ответила, и я был горд собой, что сумел задать вопрос, на который она не смогла ответить.
– Марк, давай пока оставим эти вопросы в стороне и сосредоточимся на твоей работе здесь, – подключился Джереми, – пойдем.
Мы поднялись на крышу здания. Ветер усилился, а мы ускорили шаг, быстро меняя лестницы одну за другой. Пока мы шли, я предвкушал новые ощущения. Мне было любопытно, как это жить без времени, еды и заморочек? Однозначно, прекрасно!
Рабочий сектор находился рядом с центром управления. Здесь был совершенно другой вид, более удручающий. Если в центре управления открывался вид на пустыню, то в рабочем секторе вид был окружен этими некрасивыми зданиями. Джереми открыл люк и указал мне на него. Внизу никто на меня не обратил внимания, все стояли у мольбертов и рисовали. Джереми подвел меня к моему холсту, вручил фартук, кисть и краски.
– Я последний раз рисовал очень давно, ещё в прошлой жизни, – пошутил я.
– Это твое предназначение, начни, и у тебя всё получится, – подбодрил меня Джереми.
Я начал с вырисовывания птицы, которую когда-то научила рисовать меня мама. Она всегда говорила, чтобы я лучше учился в художественной школе, но я её не слушал и бросил посещать уроки рисования в старших классах.
Это было невероятно! Я чиркнул кистью по холсту, и мазок тут же отобразился на небе. Моё сердце забилось сильнее, мне захотелось сразу же разрисовать небо каким-нибудь нетривиальным способом, выбрать не очевидные цвета и текстуры, но вместо этого я нарисовал обычный член. Джереми начал ржать, а остальные уставились на меня, как на идиота. Ко мне подошел какой-то парень с серьезным лицом.
– Эта не та кисть, – сказал он, забрал её у меня и исправил рисунок на облако.
– А чья это кисть? – поинтересовался я.
– Моя, – ответил незнакомец, всё ещё видя непонимание с моей стороны, он театрально закатил глаза и представился: – Меня зовут Шон. Этой кистью я рисую наше небо, – он говорил с вычурным придыханием. На нём были надеты штаны-клёш, хипповая накидка, волосы на голове были собраны банданой.
– Ого! Я тоже так хочу. Научите?
