день были взяты под стражу ненавистный императрице генерал-адмирал и руководитель внешней политики России граф Андрей Иванович (Генрих Иоганн) Остерман, а также вице-канцлер Михаил Гаврилович Головкин.
Председателем комиссии, которая судила «в несчастье впавших министров», был поставлен генерал-прокурор Никита Трубецкой. Он старался всемерно услужить императрице, дело вел нарочито строго, называя обвиняемых министров не иначе как «государственными злодеями». А ведь при других обстоятельствах, не взойди на российский престол дочь Петра I, Трубецкой сам бы мог оказаться среди подсудимых.
Но теперь он был вершителем судеб своих бывших соратников.
Во время следствия князь лично допрашивал обвиняемых, в том числе и фельдмаршала Миниха. Когда речь зашла о возвышении Бирона, возмущенный беззастенчивостью и безапелляционностью генерал-прокурора, Миних сказал:
— Удивляюсь бесстыдству твоему, Никита Юрьевич, ведь не кто иной, как ты сам был главным двигателем и исполнителем при назначении Бирона регентом. Тебе в этом деле нечего выпытывать у других, а только следует обратиться к своей собственной совести!
Среди вопросов, заданных Миниху Никитой Трубецким, некоторые относились к минувшей военной кампании.
— Чем ты можешь оправдаться в большой трате людей при осаде Данцига? — спросил Трубецкой.
— Продолжай, Никита Юрьевич, читай мне и другие вопросные пункты, я на все вдруг и отвечу, — проговорил фельдмаршал.
Генерал-прокурору ничего другого не оставалось, как зачитать все вопросы. Граф Миних подробно ответил на них, причем всегда делал ссылки на документы и донесения, хранившиеся в архиве военной коллегии. И, как бы подытоживая, завершил:
— Во всем этом буду отвечать перед судом Всевышнего. Там, конечно, оправдание мое будет лучше принято.
Потом, немного помолчав, фельдмаршал с горечью добавил:
— В одном только внутренне себя упрекаю, зачем не повесил тебя, когда ты занимал должность генерал-кригскомиссара во время турецкой войны и был обличен в хищении казенных денег. Вот этого я себе не прощу до самой смерти. И это моя единственная вина!
По этому делу, которое, конечно же, было политическим, следствие велось предвзято и необъективно. Обвинительный акт был составлен, даже по выражению самих следователей, «зело темно и конфузно», что, однако, не помешало Никите Трубецкому, начисто позабыв свое прошлое, заседать в комиссии, как отмечали современники, «со смелым судейским видом».
Фельдмаршал Миних, генерал-адмирал Остерман и вице-канцлер Головкин были приговорены к смертной казни. По свидетельству очевидцев, покоритель Данцига и Очакова поднялся на лобное место, окруженное шестью тысячами гвардейцев, в красном плаще, ласково поприветствовал этих свидетелей своей славы, равнодушно выслушал смертный приговор, а вслед за этим и сообщение о помиловании и ссылке в Сибирь.
Остермана и Головкина также отправили в ссылку. Соответственно, в Березов и на Колыму, где они и скончались спустя несколько лет. Граф Миних пробыл в ссылке двадцать лет. Отбывал он ее в Тобольской губернии, в захолустном городе Пелым, проживая в том же доме, что и Бирон. По иронии судьбы спроектировал этот дом для Бирона сам фельдмаршал — ведь он был инженером по образованию. Когда Миних ехал в ссылку, на большой столбовой дороге экипажи Миниха и Бирона встретились, два врага молча обменялись взглядами и разъехались в разные стороны.
К постигшему его несчастью Миних отнесся философски. Он был уравновешен и спокоен, вел домашнее хозяйство, разводил скот, учил детей местных жителей грамоте, в частности, математике. И только после воцарения Петра III ему было разрешено покинуть каторжный край.
Монарх вернул Миниху все ордена и регалии, а также звание генерал-фельдмаршала, и хотя было ему тогда 79 лет, он еще сумел сыграть немаловажную роль в истории государства Российского.
Ну а что касается Никиты Юрьевича Трубецкого, то его путь к Олимпу далеко не всегда был усыпан лепестками роз. Он много терпел и страдал. Иногда по собственной вине. Иногда в силу обстоятельств и тех «правил игры», которые существовали тогда в обществе. Ведь довольно часто и куда более знатные вельможи молча сносили оскорбления и унижения от более сильных и ближе стоявших к трону сановников. Это, несомненно, накладывало отпечаток на характеры. Возвысившись, вельможи и сами поступали так же.
Для Трубецкого таким злым демоном, заставившим его немало страдать, одно время был князь Иван Долгоруков, слывший большим любителем кутежей и интриг. По свидетельству князя Щербатова, Долгоруков довольно часто предавался необузданному пьянству и разврату. Порой он даже насиловал женщин, приезжавших в гости к его матери. Приглянулась как-то Ивану Долгорукову и молодая жена Никиты Трубецкого Анастасия. Да так приглянулась, что он сразу же ее «взял на блудодеяние» и, несмотря на возмущение мужа, «без всякой за корысти с нею жил».
Дошло до того, что, приезжая в дом Трубецкого для любовных утех, Долгоруков «бивал и ругивал» самого хозяина, который тогда уже ходил в чине генерал-майора. А однажды чуть не выбросил его из окна.
Зуб Трубецкой на Долгорукова имел долго и втайне вынашивал планы мести. Однако реализовать их ему самому не пришлось. Тем не менее он с великой радостью однажды узнал, что обвиненный в заговоре «против верховной власти», Долгоруков приговорен к четвертованию. Единственное, о чем, наверное, тогда жалел Никита Юрьевич, так это о том, что не смог лично в Великом Новгороде в октябре 1739 года привести приговор в исполнение…
1972
Секретнейшее наставление. «Я ласкательства от вас не требую…»
Екатерина II придавала должности генерал-прокурора исключительно важное значение. Выбрав в качестве главного законоблюстителя страны князя Александра Алексеевича Вяземского, государыня не меняла его почти тридцать лет, всячески поддерживала и только направляла в нужное ей русло деятельность главы прокурорского надзора. В то же время императрица присматривалась к нему довольно долго и не торопилась утверждать в должности (первые три года Вяземский лишь «исправлял должность» генерал-прокурора). Екатерину Великую не устраивали прежние генерал-прокуроры — ни Трубецкой, ни тем более Глебов. На преданность таких людей она надеяться не могла. Ей нужен был генерал-прокурор, которому она могла полностью доверять.
* * *
При вступлении в должность генерал-прокурора Вяземский получил от Екатерины II собственноручно написанное ею «секретнейшее наставление». Это примечательный документ и не только той эпохи. Ни до этого, ни после генерал-прокуроры Российского государства не получали от правителей таких подробных наставлений по всем основным вопросам их деятельности, написанных собственноручно. Характерной деталью этого документа является то, что в нем не очерчиваются какие-либо границы служебных обязанностей генерал-прокурора, а даются принципиальные установки его взаимоотношений с сенатом и сенаторами, обращается внимание на те вопросы, которым он должен был уделять внимание в первую очередь.
Екатерина II со всей откровенностью писала, почему ее не устраивал предшественник Вяземского на посту генерал-прокурора. «Прежнее худое поведение, корыстолюбие, лихоимство и
