огромное влияние, которое арабская наука оказывала на ту страну. В 1919 г. в в одном из своих выступлений крупный испанский исследователь влияния Востока на Европу Рибера[45] говорил: «Я повторяю (и буду повторять постоянно, так как этого требует справедливость), что такими же испанцами были мусульмане полуострова: испанцами по расе, испанцами по языку, испанцами по своему характеру, вкусам, пристрастиям и гению…»[46].
А ещё за 7 лет до этого в речи об Ибн Кузмане он высказал свой взгляд на язык и поэзию мусульманской Испании следующим образом. Семитизм стал составным элементом национальности испанских мусульман, но при этом не превалируя над романским, что не позволяет называть их ни семитами, ни восточными людьми уже с третьего или четвёртого поколения после завоевания. Даже мусульманские фамилии, которые гордились своим арабским происхождением, в семейном обиходе обычно пользовались европейским языком — испанской ветвью романского, во всяком случае, до середины XII в. В арабской Испании существовало два народных языка (арабский и романский), на них говорили одни и те же люди: романский в семейной жизни, арабский — в официальной (в школах, общественных учреждениях и т.д.). Благодаря такому сосуществованию возникла смешанная поэзия, в которой ясно проявились европейские и восточные влияния. Эта поэзия, презираемая приверженцами классической литературы, была понятна не только андалусскому народу, но и тем европейцам, которые проводили некоторое время в Андалусии, хотя и не так понятна нам теперь. Интимная и культивировавшаяся сперва в семье и низших социальных слоях, она постепенно проложила себе путь в высшие классы общества, превратившись в новую литературу Испании. В этой поэзии нет места образам аравийской пустыни. Она воспевает те же образы, которые в позднейшие века были широко представлены в европейских литературах, облекается в поэтические формы, отличные от классических восточных. В ней появляются стихи и рифмованные строфы на романском диалекте, очень похожем на галльский и португальский языки, свойственные наиболее архаичной испанской лирике.
Таким образом, уже с третьего или четвёртого поколения после завоевания мусульмане в Испании как арабского происхождения, составлявшие меньшинство, так и из местных христиан были билингвами. Кроме официального арабского языка они пользовались романским в повседневной жизни и даже в общественных отношениях. Сосуществование и симбиоз победителей и покоренных привели к сохранению романского языка у последних (большинство) и усвоению его первыми (меньшинство).
Языковая картина в тогдашней Испании получается достаточно сложной и красочной. Параллельно существовали два литературных языка — классический арабский и классический латинский и два народных — арабский народный и вульгарная латынь (зарождавшийся романский). Классическая латынь сохранялась как язык религии (а в некоторые периоды и в некоторых областях как язык литературы) христианами, которые оставались в Андалусии во время мусульманского владычества. Арабский классический язык как литературный не был исключительным достоянием мусульман, им пользовались и андалусские христиане. На это жаловался Альваро Кордовский, говоря, что его единоверцы бросают чтение латинских книг, увлекаясь арабскими, и, забывая свой язык, на арабском сочиняют даже стихи[47].
Арабский народный язык и вульгарная латынь были языками, которыми одинаково пользовались одни и те же лица — не только христиане мусульманской Испании, но и мусульмане Андалусии[48]. Подтверждением того, что романский язык употреблялся во всех слоях населения Кордовы, даже в трибуналах и халифском дворце, служит хроника ал-Хушани. Знаменитый Ибн Кузман, например, активно внедрял романский язык в литературу, излагая свои строфы на арабском разговорном диалекте и активно пользуясь романским. Эти факты очень важны для характеристики литературы того времени и для ранней истории кастильского языка.
Специалисты по романским языкам в исследованиях кастильского языка и развития романских языков констатировали, что ранее X в. материала практически нет, так как латинский был тогда единственным письменным языком. В документах могли только иногда попадаться образцы кастильского разговорного языка. Испано-арабская литература открывала новый и неожиданный источник по раннему периоду романских языков: большой и интересный материал, особенно по романской лексике, которая была в употреблении и у мусульман, и у христиан Андалусии. Этот материал одинаково интересен с точки зрения фонетики и семантики. Он раскрывает перед исследователем ранние этапы эволюции романского языка в ещё бесписьменный период[49].
Значение испано-арабской литературы трудно переоценить, и эта область филологии пока еще, как ни странно, недостаточно изучена. Андалусская поэзия была широко представлена такими еврейскими авторами, писавшими по-арабски, как Шмуэль Ха-Нагид, Моше Ибн-Эзра, Йегуда Галеви, Шломо Ибн-Гвироль[50]. Это влияние на литературу, филологию и философскую мысль Европы не прекращалось и позже (в XV-XVI вв.). Достаточно обратиться к поэзии Данте или Марсилио Фичино, где тоже находятся нити, связывающие эти произведения с Востоком.
Мистическая поэзия Алишера Навои, писавшего на староузбекском (чагатайском) и арабском языках, оказала влияние на становление литературы Западной Европы. Это хорошо видно из содержания его поэзии. Алишер Навои пишет свои бейты под явным воздействием суфийских традиций о земной любви как аллегории любви небесной, любви к Богу, слияния с божественным. При этом его произведения обнаруживают и явное сходство с поэзией западноевропейских неоплатоников, в частности Ренессансного (Флорентийского) неоплатонизма, ярким представителем которого был итальянский философ Марсилио Фичино. Кстати, его годы жизни (1433—1499) приходятся как раз на годы жизни Алишера Навои (1441—1501). В связи с этим большой интерес представляет содержание главного философского трактата Фичино «Платоновское богословие о бессмертии души» (опубликовано в 1482 г.).
И в этом плане вполне справедливо замечание В.М. Жирмунского: «…широкая струя любовной лирики развивается под знаком христианского платонизма, философия возвышенной любви, рассматривающей чувство к возлюбленной как аналог или аллегорию божественной любви»[51]. Анализируя явное сходство поэзии Данте (символический образ Беатриче как воплощение божественной любви в земной, человеческой оболочке) или лирики Петрарки с мистической поэзией Навои и других поэтов Востока, В.М. Жирмунский пришёл к ещё более интересному выводу о первоначальном влиянии Востока на Запад, в частности, на поэтов эпохи Ренессанса.
Несколько слов следует сказать и об арабском влиянии на европейскую музыку. Уже цитировавшийся выше Рибера давно выдвигал тезис об арабском происхождении романской лексики в области музыки и музыкального искусства. Его подробная статья на эту тему так и называлась «Арабское происхождение романских слов, связанных с музыкой» (1928)[52]. В 1927 г. в популярной серии Colleccion Hispania Рибера изложил результаты своих исследований в этой области в отдельной монографии на 355 страниц под заглавием «La música árabe y su influencia en la española» (1927).
* * *
Как показывает всё вышеизложенное, проблема влияния арабской науки на европейскую культуру освещена в научной литературе лишь в общих чертах. При этом до сих пор не выполнена научная работа по более глубокому исследованию каждой отдельно взятой отрасли
