нашелся…
— Бери. Не обижай моряка. Мне он совсем не нужен. Надоел. А ты к следующему приходу каких-нибудь выпусков с приключениями принеси. Ладно?
— Я тебе и так принесу, без этого.
Новиков настаивал, но Лешка стереоскоп не взял. Они вернулись на мостик.
— Будь здоров, Леха, — помахал рукой Колька, когда Лешка спускался по трапу. — Приходи через двадцать дней!
Через двадцать суток, когда «Аретуза» вернулась из рейса, Лешка с томом «Рокамболя» под мышкой зашел на пароход. Новиков встретил его как старого знакомого:
— Ты тут посиди немного, я скоро окончу работу. Сходим в «Русалку», я тебя пивом угощу. Ладно?
— Нам нельзя туда в форме. Строго запрещается.
— Ничего. В «Русалке» ваши никогда и не бывают. Туда только моряки ходят.
Через час Новиков с Лешкой уже сидели в маленьком подвальчике в конце Мельничной улицы и пили холодное рижское пиво.
— Что у нас в этом рейсе случилось, не поверишь, — говорил Новиков, отпивая из кружки. — Ты только послушай. Пришли мы в Вестхартлепуль вечером. Все подготовлено: стрелы подняты, трюмы открыты. С утра должны выгрузку начать. Не тут-то было. Грузчики с плакатами стоят у парохода стеной, работы не начинают. Ясное дело — стачка. Требуют повысить ставки. Ну, они стоят, мы стоим. Вдруг свистки, свалка, полиция оттесняет грузчиков и каких-то хмырей приводит на судно. Мы сразу поняли. Штрейкбрехеры. Знаешь, что это такое?
Лешка отрицательно покачал головой. Новиков объяснил и продолжал:
— Ну, вот. Штурман вышел, кричит: «По лебедкам — становись!» На лебедках наша команда по договору должна стоять, а мы — ни с места. Такое зло на этих сволочей взяло! Предают своих же товарищей-грузчиков… Ну, мы у лебедок стоим и не работаем. Те, сукины дети, подойти боятся. Выбежал кэп. Пузом трясет, орет: «Я вас всех в Риге в полицию сдам. Немедленно приступить к работе!» Тут боцман наш набрался храбрости и говорит: «С этими штрейкбрехерами работать не будем, господин капитан. Как хотите». Полиция видит такое дело, как бы хуже не вышло, забирает свою банду и на берег. Грузчики кричат, улюлюкают, свистят. Только на следующий день начали работать: хозяин пошел на уступки…
— А если бы не пошел?
— Работы бы не начали. Стачки продолжаются неделями, а штрейкбрехеров на все пароходы не найдешь. Рабочие там организованные. Сила. Хозяева боятся стачек… Да ты что, про это никогда не читал? Ладно, дам я тебе одну книжицу, только никому ни гу-гу.
— С вами что теперь будет? Отдадут в полицию?
— Нет, обошлось. Старик-то наш в общем неплохой, понимает, что к чему. Поорал, попугал, но ничего в Риге не заявлял. Во всяком случае, до сих пор ничего не было. Да ты пей, пей. Я еще возьму.
— Не нравится мне, — сказал Лешка, отодвигая кружку. — Горькое какое-то. Хватит.
— А я так люблю пиво, — засмеялся Новиков. — Могу восемь кружек подряд выпить.
Они просидели в «Русалке» около часа. Новиков рассказывал про плавания, про Лондон, в котором был несколько раз, про французов и про то, как они пьют вино с утра до вечера и пьяными не бывают, про шторм в Бискайском заливе, когда у них смыло палубный груз. Но о чем бы ни говорил матрос, Лешка чувствовал, что думает он совсем о другом, мысли его далеко от Биская… Он несколько раз прерывал свой рассказ, взглядывал на стенные часы, смотрел на дверь.
«Не иначе ждет кого-то», — подумал Лешка и сказал:
— Я, Коля, пожалуй, пойду. Времени много.
Новиков его не задерживал и даже, как показалось Лешке, облегченно вздохнул:
— Ну давай, если торопишься. А я еще посижу. Тут парень один должен зайти… Мой дружок. За «Рокамболя» спасибо. Почитаем. Страсть люблю всякие приключения. Ты приходи на «Аретузу».
В этот раз Лешка на «Аретузу» больше не пошел, а в следующий снова навестил Новикова.
— Ты что ж не приходил? Я тебя ждал, обещанную книжку приготовил. — Он опасливо оглянулся на дверь. В кубрике никого не было. Новиков вытащил из вентиляционной трубы тоненькую книжку, протянул ее Лешке: — Можешь не возвращать. Только смотри, аккуратно. Запрещенная. Никому не показывай, а то влипнешь в историю. Спрячь подальше. Ну, как дела? Скоро кончаешь училище? Потом куда? В мореходные классы? Господином офицером станешь, может, на один пароход попадем, тогда ко мне и не признаешься. Гонять будешь, работу проверять, штрафовать. Так?
— Да брось ты, — обиделся Лешка. — Если так думаешь, тогда дружба врозь.
Новиков усмехнулся:
— Я пошутил. Знаю, что ты не такой. Свой парень. Хотя, наверное, когда люди офицерами становятся, то меняются. Как ты думаешь?
— Не знаю. Я не переменюсь, — сердито сказал Лешка. — Да и до штурмана мне свистеть и свистеть. Лет пять.
— Это правда, — согласился Николай. — Пароходов мало, а штурманов много. Еще палубу подраишь, пока себе место найдешь. Ладно, ты давай иди. Мне работать надо, слышишь, «дракон» уже авралит.
На палубе кто-то кричал тонким голосом:
— Колька! Колька, чертов сын, куда ты запропастился?
Новиков выскочил из кубрика и, повернувшись к выходящему за ним Лешке, сказал:
— Завтра приходи. Я в четыре часа с вахты сменяюсь. Ладно?
Дома Лешка сразу же принялся за книжечку, которую ему дал Новиков. Она была небольшая. На обложке стояло: «Ленин. Что делать?».
Отец застал Лешку за чтением.
— Что это у тебя? — спросил он, заглядывая ему через плечо. — А ну-ка, дай сюда.
— Справедливо написано. Верно все, — проговорил Иван Никандрович, возвращая Лешке книгу. — Но я не советовал бы тебе читать такие книги. Литература запрещенная. Увидит кто-нибудь — неприятностей не оберешься.
— Не увидит.
Иван Никандрович с грустью посмотрел на сына, сказал:
— Совсем мужчиной стал… Скоро в самостоятельную жизнь… — и, встретившись с Лешкиными глазами, добавил: — Ну что ж… Уговоры, наверное, не помогут. В этом возрасте вы любопытны. Но прошу, не делай глупостей. Прежде посоветуйся со мной.
— Я ничего не собираюсь делать, папа, — недовольно отмахнулся Лешка и снова углубился в чтение.
Книга читалась нелегко. Попадались незнакомые слова: «эклектизм», «бернштейнианство», «оппортунизм», но мысли, излагаемые в тексте, были ясными, и Лешка так увлекся, что просидел над брошюрой весь вечер и часть ночи. Он читал, стараясь вникнуть в смысл, возвращался назад, перечитывал снова. Он вспомнил тот день, когда встретился с Новиковым, непонятный мешок, неясные намеки матроса. Кто они, его друзья? Теперь ему кое-что понятно. Во всяком случае, не контрабандисты и не бандиты. А он-то, дурак, что подумал! Смутно Лешка догадывался и раньше. В городе ходили слухи о каких-то подпольных кружках, рабочих дружинах, якобы вооруженных до зубов и ждущих только момента… Для чего? Какого момента?
