меня тогда, после того, как погиб отец. Без Гихальи я бы давно стала самой замызганной шлюхой. А, может, меня и в живых бы не было. Я должна до конца жизни благодарить ее богов и ее «колдовство».
Я села на скрипучую кровать, стащила плотную защитную накидку. Покачала головой:
— Не знаю… Но я же не спятила, чтобы туда идти.
Ее красные губы скривились крутой дугой
— Говорят, на борту асторский принц. Как там этого выродка?
Я хмыкнула:
— Тарвин Саркар.
Она кивнула:
— Он… Приказы Саркаров выполняют беспрекословно, даже в нашей дыре это известно.
— Это приказ коллегии Эйдена.
Ганорка вновь задумчиво кивнула, позвякивая гроздью серег:
— Но коллегия получила приказ от Саркара. Они никогда не пойдут поперек. Коллегия, как и все здесь, хочет только одного — чтобы они убрались. И плевать, на каких условиях. Коллегия выполнит все, что требуют асторцы. Ты сама только что видела этот кошмар… Разве когда такое бывало?
Я опустила голову — Гихалья была права… и ее правота ставила в тупик. Я вновь посмотрела на ганорку:
— Они не хотят шлюх — ты сама слышала.
Та фыркнула так, что брызнула слюной:
— И что? Спустишься в бар и раздвинешь ноги? — Она утерла ладонями взмокшее лицо: — Не поможет. Все местные шалавы имеют регистрацию в коллегии. У тебя ее нет. И будет очень странно, если ты явишься за ней завтра утром.
И опять она была права, будто ее проклятый Знатель нашептывал в огромные уши все это пророческое дерьмо.
Она снова покачала головой под аккомпанемент своих серег:
— Нельзя идти. Но как не идти?
Я пожала плечами:
— Ногами… Сказали, что разошлют уведомления фактуратам. Мой — молчит. Может, я ничего не получала…
Гихалья покачала головой:
— Ты сейчас рассуждаешь, как ребенок.
Увы, она была права — я сама это понимала. Но так хотелось отгородиться, притвориться, что ничего не знаю…
Будто обладая собственным разумом, фактурат в углу пискнул и зажег индикатор оповещателя. Мы с Гихальей переглянулись. И этот сигнал будто приземлил меня, вырвал из глупых фантазий. Сейчас угроза показалась предельно близкой и осязаемой. Прямо за моей спиной. Словно вместо старой машины там стояли проклятые асторцы. Даже руки разом похолодели. Я медленно повернулась к ганорке и с ужасом смотрела в ее оплывшее зеленоватое лицо. Та тоже многозначительно молчала. Наконец, вздохнула:
— Смотри. Куда деваться?
Я подозвала фактурата, вывела уведомление. Просто смотрела на знакомые буквы, чувствуя, как лицо начинает гореть огнем от возмущения и протеста.
Гихалья подалась вперед:
— Ну, что там?
Я выдохнула, губы едва слушались:
— Все то же самое. Именное… Мне надлежит завтра явиться в коллегию. Хотят, чтобы я удостоверила получение. Обойдутся!
Я велела фактурату закрыть уведомление, но он будто завис. Ничего не происходило. Я повторила команду, но снова ничего. Вручную тоже не вышло. Я чувствовала, как в груди закипает:
— Вот уроды! Безотказное!
Это значило только одно: фактурат непригоден для дальнейшей работы, пока я не удостоверю получение этого проклятого приговора. Непригоден? Пусть так! Он и так сдохнет, не сегодня завтра. Я перевернула сплющенное круглое тельце, открыла крышку на брюхе и выдрала плату. Отшвырнула с какой-то особой злостью.
Гихалья смотрела на меня, широко распахнув глаза. Наконец, вздохнула:
— Да… Но как теперь? Если ты завтра не явишься, коллегия пришлет стражу.
Я с азартом кивнула:
— Пусть присылает.
Гихалья таращилась, не зная, что сказать. Я даже почувствовала некое превосходство:
— Ночью уйду в старые штольни. В Мертвую впадину. Дашь знать, когда они уберутся. Не вечно же будут торчать. А с коллегией я потом как-нибудь разберусь.
Она снова молчала. Я улыбнулась:
— Ну? Что?
Наконец, Гихалья покачала головой:
— Опасно…
— А явиться к этим не опасно? После того, что мы видели?
Она опустила голову, кивнула, признавая мою правоту. Я воодушевилась:
— У них и без меня будет прекрасный выбор. Никто и не заметит. Пересижу пару дней и вернусь.
Гихалья вновь кивнула, поднялась с табурета и взялась за дверную ручку:
— Пойду, соберу тебе еды и воды.
Решимость и настроение метались, как маятник. В одно мгновение казалось, что моя идея прекрасна, и все уладится самым лучшим образом, но уже через минуту я впадала в уныние, и, тут же, пыталась запретить себе эти мысли. Мое решение — самое правильное. Единственно верное в этой ужасной ситуации. Конечно, без фактурата — как без рук, но и это можно пережить.
Я собрала рюкзак. Старые универсальные часы, фонарь, нож, карманную станцию обогрева и теплый свитер — ночью в скалах бывает очень холодно. Наконец, я надела защитную накидку, взяла очки от пыли и спустилась в подсобку. Осторожно выглянула в дверную щель, громко стукнула.
Гихалья стояла за стойкой, что-то терла. В зале царил привычный гвалт, а в щель сочилась пивная вонища вместе с дымным маревом. Гихалья взяла стопку тарелок, перекинула полотенце через плечо и неторопливо направилась в мою сторону. Вошла, плотно прикрыла дверь, отставила тарелки и сосредоточенно посмотрела на меня.
— Собралась?
Я кивнула. Было заметно, что она во всем сомневалась. Нервничала. Поджала алые губы:
— Не передумала?
Я покачала головой.
— Что ж… — Она вытерла руки о полотенце, нагнулась к одному из ящиков и вытащила матерчатую сумку: — Держи. Должно хватить на четыре дня. Надеюсь, больше не понадобится. Как все закончится — сама приду.
Я сунула провизию в рюкзак, взвалила его на спину. Обняла Гихалью и долго не могла отпустить, чувствуя в груди какую-то гулкую холодную пустоту. Казалось, это чувство уже охватывало меня однажды… Наконец, отстранилась:
— Ну… Я пошла.
Она вздрогнула:
— Подожди! — Порылась в кармане и выудила один из своих амулетов на серебряной цепочке. Надела мне на шею: — Вот… Этот убережет от дурной судьбы. Обернет несчастье добром.
Я инстинктивно зажала амулет в кулаке, улыбнулась, как можно бодрее:
— Ну, теперь мне и вовсе не о чем переживать.
Ганорка лишь молча кивнула.
— До встречи, Гихалья…
Я не стала дожидаться ответа и выскользнула в черный ночной переулок.
5
Плоская обвисшая задница и два сморщенных прыща вместо сисек. А рожа… Клянусь Йахеном, моя охрана смазливее… Даже Селас. Я махнул рукой, приказывая уводить девку. Кузен Крес развалился в кресле, скрестив руки на груди, и изо всех сил пыжился, чтобы не заржать в голос. Почему бы и нет — его Тени были при нем… а мои безмозглые сучки… При одной мысли об этих недостойных меня бросало в жар и ломило в затылке тупой болью. Немыслимо! Слишком хорошо с ними обращались! Слишком хорошо!
