Книга Сад сломленных душ - Жоржия Кальдера
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
Я сразу же понял, что меня ждет та же участь – и был к этому готов.
Пусть я потерпел неудачу, но, по крайней мере, попытался…
Раскаленное добела острие впилось в мою спину, безжалостно проникая все глубже, вгрызалось в мою плоть. Меня пронзила невыносимая, ослепляющая боль…
Я подскочил на кровати, задыхающийся и ошеломленный.
В комнате царила тишина. Охваченный смятением, я сел на краю кровати, тяжело, шумно дыша. Дрожащей рукой пригладил мокрые от пота волосы, оглушенный жуткой реалистичностью только что пережитого – хотя все случившееся было лишь сном.
– Снова эти проклятые кошмары? – прозвучал в глубине комнаты чистый женский голос.
Я с трудом сглотнул слюну, потом зажег стоявшую у изголовья лампу.
Возле двери стояла мать, подол ее длинного белого платья слегка развевался.
– Я кричал? – невнятно пробормотал я.
Не хотелось бы перебудить весь дворец.
Мать подошла к кровати, бесшумно скользя босыми ступнями по паркету, и, оставив мой вопрос без ответа, спросила:
– К какому способу ты прибегнул на этот раз?
Я вздохнул, сжал переносицу двумя пальцами и признался:
– Дурацкий серебряный кинжал. Удар в сердце и в горло. К чему эти вопросы, какая, в сущности, разница?
– Нужно, чтобы ты запомнил. Каждая деталь имеет значение. Все они говорят о тебе больше, чем ты можешь себе представить.
Я покачал головой, возмущенный этой идеей.
– Это абсолютно ничего не значит! – решительно заявил я. Намеки матери взволновали меня больше прежнего. – Зачем мне желать смерти отцу, да еще и от моих рук? В этом кошмаре нет никакого смысла, я никогда не совершу ничего подобного! Кроме него я никому здесь не интересен, верно? Он хорошо ко мне относится и не считает меня…
Я поморщился, эти слова сорвались с моих губ словно сами по себе. Мать цокнула языком, возмущенная тем, что я чуть было не ляпнул.
И все же я глухо проговорил:
– Он единственный не придает значения тому, что я…
– Единственный, вот как?
– Вы прекрасно знаете, что вы – это другое дело, – пробормотал я, терзаемый сожалениями.
– Возможно, если ты предпочитаешь так думать. В любом случае, прошу тебя, Верлен, не доставляй им удовольствия, не давай повода поверить в их заявления.
Я поморщился. С каждой секундой мне становилось все невыносимее слышать, как мать отрицает очевидное. Ибо все, что говорили обо мне братья и сестры, было чистой правдой – я же не дурак и уже давно утратил былые иллюзии…
Я устало пожал плечами и возразил, стараясь говорить равнодушным тоном:
– Это лишь вопрос семантики, только и всего. Какая разница? И потом, в любом случае, какой человек в здравом уме и твердой памяти станет постоянно грезить об убийствах, пытках и смерти, скажите мне? Разве это наглядным образом не демонстрирует всю мою низменную натуру, мою суть?
На миг у меня перед глазами словно зажглась белая вспышка, и боль, тисками сжимавшая мой череп после пробуждения, усилилась. Я сжал кулаки, сминая шелковые простыни, и держал мягкую ткань, пока не побелели костяшки пальцев; яд, текущий по моим венам, пульсировал все болезненнее и болезненнее.
Безуспешно пытаясь избегнуть неизбежного, я встал и начал нервно расхаживать из угла в угол, бормоча:
– Все это меня не волнует. Я хотел бы просто поспать… Хоть одну ночь. Всего одну. Без отвратительных кошмаров. Без этого неконтролируемого хаоса, сжигающего мой рассудок…
Я чувствовал приближение очередного приступа. Мигрень, ввинчивавшаяся мне в виски – это первый симптом. Второй – это жжение в артериях…
– Успокойся, прошу тебя, – пролепетала мать. Она вдруг заметно встревожилась. – Ты же знаешь, страх лишь ухудшит твое состояние.
Я прижал ладони ко лбу, пытаясь избавиться от боли.
Иногда мне это удавалось, но порой, несмотря на все прилагаемые мною усилия, ничего не помогало.
Мать бесшумно скользнула к пианино и умоляющим жестом протянула ко мне руку.
– Сыграй для меня, пожалуйста. Сыграй для нее. Возможно, сегодня вечером твоя скрипачка тебе ответит…
Мать была права: в такие моменты только музыка могла меня успокоить. Я покорно подошел к роялю и сел на стоящую перед ним табуретку с круглым сиденьем, обитым красным бархатом. Дрожащими пальцами открыл крышку и прикоснулся к черным и белым клавишам, вызывавшим у меня ассоциации с черно-белой плиткой, на которую в моем сне пролилась кровь отца.
Я закрыл глаза, силясь избавиться от этого чудовищного видения, и стал тихо играть небольшой отрывок, единственный, что мне удалось сочинить. Не прекращая играть, почти шепотом и немного хрипло спросил:
– Почему вы так уверены, что это женщина?
Не знаю по какой причине, но я тоже не сомневался, что это женщина. Порой по вечерам мне даже казалось, что в моей комнате материализуется эта девушка, и ее лишенное четких черт лицо напоминало мне о собственных страданиях.
– Эмоции, Верлен. Чувствительность, с которой эта скрипачка заставляет свой инструмент петь, не характерна для мужчины, уж поверь.
Я машинально кивнул, хотя столь отвлеченные доводы казались мне неубедительными. Тем не менее я позволил уверенности захватить меня, и мои движения стали четче, музыкальные переливы постепенно замедлили разраставшуюся в моем теле тьму.
При этом я прекрасно отдавал себе отчет в том, что являюсь посредственным музыкантом, и смирился с этим фактом, как и со всем остальным. Я знал, что и в этой области моя своеобразная природа делает меня ущербным. Еще несколько лет назад профессора Академии постановили: моя игра лишена жизни и души, в ней нет чувств, тонкости и таланта. Впрочем, отец разделял их мнение и не упускал случая напомнить мне об этом, когда у него возникало желание наставить меня на путь истинный.
Однако я до сих пор не сдался и хранил этот старый рояль – бесполезная старинная рухлядь, которую я нашел в глубине одного из дворцовых подвалов – и осмеливался играть на нем лишь изредка, по ночам, когда все вокруг спали.
Не переставая перебирать пальцами клавиши, я бросил взгляд в открытое окно и вгляделся в ночной мрак. В небе висела круглая луна, испуская болезненный и печальный свет, затененный несущим смерть туманом – токсическими, болезнетворными испарениями.
Наверное, сегодня мне так и не ответят…
– Медное небо без малейшего проблеска света, – тихо процитировал я любимого поэта отца, которому был обязан своим именем. – Кажется, будто луна живет и умирает…[1]
Мать улыбнулась мне, и ее улыбка была нежной и печальной одновременно. Затем ее образ померк, стал прозрачным, очертания фигуры сделались расплывчатыми. Наконец она исчезла, истаяла, словно призрак, унесенный порывом ветра.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Сад сломленных душ - Жоржия Кальдера», после закрытия браузера.