и тайны ты не сможешь. Не экстрасенс же…».
Слыша последнюю фразу, он представлял себя в балахоне и с посохом, с надменным взглядом, знающим всё обо всех. «Нет. Не хочу так! Не желаю знать всё! Тем более, ваши секреты. Тогда и вовсе один останусь, если буду знать вас всех.», и нежелание сбывалось с силой желания.
«А что ответить им на такое и надо ли?! Сам рад, что не экстрасенс. Всезнающая жизнь слишком холодна для меня, ведь в ней собрались все миры.».
Однозначно, преимущество человека, знающего жизнь другого, достаточно велико. С одной стороны, всё становится слишком простым, с другой стороны, жизнь только усложняется. Арлстау хотел быть на равных с людьми, потому не желал знать о них больше, чем нужно.
С близкими старался общаться голосом, а не письмами, чтобы не отдалиться, но не со всеми получалось. С далёкими так и вовсе – общаешься, общаешься и сам не замечаешь, как начинаешь ими пользоваться. Подбрасываешь их в воздух, как золотую монетку и думаешь – ловить или нет. Затем замечаешь свои истинные помыслы, своё отношение к человеку, но молчишь об этом. Потом молчишь обо всём. Лжёшь, лжёшь, лжёшь. И до нужного момента всё хорошо, но этот момент настаёт, и становится не важно, всплыла правда или утонула…
Как-то попробовал в течении недели говорить только правду. Пришлось перестать общаться с теми людьми, которых нельзя откладывать на неделю. Обиделись, конечно, зато спас их от самого себя правдивого. «Их роли заменить нельзя, игру их не сыграть другим, потому берегу, от себя защищаю.».
Чем больше говорил правды, тем больше терял людей, тем больше замечал, что у слова не та масть, что он представлял. Он думал дама червей, а оказалось – неизвестная карта с мастью пик. Масть оказалась неожиданной.
Чем меньше ожиданий, тем больше чудес…
Испытал очищение, как от благого дела, не смотря, что многих за неделю потерял. Удивительно, да?
Сила правды способна осветить дорогу человека полностью, и, значит, она, возможно, велика!
Смех и слёзы выглядят по-разному у честных и лгунов. Кто-то плачет горько, кто-то сладко. Смех, тем более, силён в разнообразии.
Больше всего удивило, что, не смотря на очищение, все его жертвы не оправдали себя в ближайшем будущем. Возможно, ожидания были лишними. Что потерял, то и нашёл, и в том же самом виде.
Не в честности доблесть. Одни слова не вернуть, другие не отпустить. Чтобы найти лучшее, одной правды мало.
Много было причин, по которым он не пробовал рисовать души, а творил, лишь обыкновенные картины, но самая главная – это люди.
Всё было в его жизни почти ровно и почти хорошо, но в один тёплый, солнечный день, он потерял обе кисти своих рук. Не ожидали? И он не ожидал.
Художник не имеет права позволять себе таких тревог.
У солнца ничего не просил больше и ни о чём не спрашивал, а когда был чем-то недоволен, больше всего доставалось именно солнцу. Оно виновато во всём оказалось. «А кто же ещё?!», – кричал он, разбивая ногами очередное зеркало. «Я что ли виноват?! Да, виноват, но в этом тоже виновато солнце!» …
И жизнь стала другой. А как ещё иначе?! И дорога не его и первые встречные. Мечта иссякла смыслом, потеряла своё сердце. Улыбка улетела с уст и осталась в давних временах, пропал вкус ко всему, позабыл свой цвет, жаргон, манеры и все свои достопримечательности.
Во всём он изменился из-за потери или вопреки ей – что-то осознал, что-то домыслил, где-то потерялся, где-то исчез. Был один человек, а стал другой. Бывает так. Не нам судить. Хотя, кому ещё, если не нам?!
Лучшим другом ему стал не человек, а родной дом. Комната, всё дело в комнате, красивая она, дарила хоть какую-то надежду. Основная причина заключалась в ней.
Конечно же, дом берёг его и грел, дарил чувство защищённости, создавал то, что люди называют комфортом, но в любом доме есть особенный уголок. В этой комнате он чувствовал себя лучше, чем во всех других местах своей планеты, в которых успел побывать. Не объяснял своё чувство никому, просто, говорил себе, что так нужно…
В этом доме он вырос, в этом доме он всё приобрёл, всё потерял и именно с порога дома начнётся самая важная история его жизни, к которой он никак не будет готов, хотя мог подготовиться.
Нет здесь ничего, кроме того, что ты видишь, слышишь и чувствуешь, а он не почувствовал. Видимо, лучше быть неподготовленным к чему-то, чем знать заранее каждый свой шаг.
Родная сестра бывала у него в гостях не редко, так как жила в его городе и любила его больше других своих родных. Предсказуемо, согласен, но приятно.
Она спросила его недавно таинственным голосом:
–Теперь, ты видишь не только души людей, но и душу собственного дома? И на что она похожа? На кирпич?
И закатывалась со смеху над своим чувством юмора, пытаясь сказать: «Шучу-шучу!».
–Нет, – отвечал ей спокойно. – Она, как лабиринт. И в нём много выходов, мало входов. Идеальна для одиночества.
Намёк был ясен, но не исполнен.
Не подумайте, сестру он любил, но есть свои «но».
Как потерял руки, вкус прежней жизни стал далёким и неощутимым. Сначала недоумевал над собою и был похожим на безумца. Затем стал трогательным, но унылым, потом уравновешенным, но блеклым.
Изгнал всех из дома, расселил в своих былых владениях. Былых, не потому что не его, а потому что потеряли смысл…
«Если доктору плевать, то чем он поможет?» – возмущался на врачей, а врачи пожимали плечами.
Затем прощался и влюблялся, и снова становился другим, и уже не до врачей, не до психологов. Но влюблённость не любовь. В его восприятии они не соединимы, потому не стремился увековечивать влюблённость.
Сестра не права, шутя над своим родным домом, а он не мог ей рассказать, чем душа этого дома отличается от всех других душ. В ней он видел особые возможности, но ближе и подробнее не подбирался к ним.
Открывалась нараспашку и его душа. Чувствовал это, но, видя души всего живого, он не знал, как выглядит собственная душа. Всегда это было прискорбно для него, а сейчас тем более: «Кем были скованы её узоры? Мастером или мастерами? Или таким же художником, что и я?!».
Всех вечно волнует вопрос, что находится в нашем нутре. Но не задумываются, что позади нутра.
–И что же там?
–Ну, загляните!
Заглянули – не все вернулись, кто-то многое нашёл…
Первая
