и заглатывает сразу глубоко, чувствую, как упираюсь ей в глотку. Такие как эта, умеют очень хорошо минетить. Впрочем, это профессиональная удочка, на которую и заглатывают стареющих богатых любовничков. Но старый хер не заменить молодым железным стволом, вот и мечутся эти сучки в поисках гладиаторов.
Сосет, старается! Не церемонясь, захватываю волосы в кулак и натягиваю ее горло. Не щажу ни разу, вбиваюсь так глубоко, что начинает немного давиться, но не сдается. Наяривает ртом, еще и себя пытается обработать, теребит соски и часто опускается к клитору.
Застреваю на одной волне удовольствия и не могу сдвинуться ни в какую сторону. Просто хорошо и все, напряжение не уйдет даже если сейчас кончу. Мне не хватает вымещения зверства. Хочу делать больно. Она заслуживает. Поднимаю за ухваченные пряди с пола, наблюдаю как член выходит из рта, как тянется тонкая нитка ее бешеной и голодной слюны. Девка все еще пытается вернуться назад и схватить меня влажным ртом, но не позволяю. За секунду приматываю ее бинтами к спортивному снаряду, оголяю ее задницу. Стоит с выгнутой спиной, ноги широко расставлены. Мокрая, тёчная самка.
Сдергиваю со стены скакалку. Рыщу на полке нож. Быстро рассекаю на несколько полос и связываю одной. Подручная плеть готова, сгодится на недолгое использование. Моя плоть каменеет сильнее, становится жестче и крепче. Бегло прохожусь рукой по стволу, дрочить не стоит, сольюсь. Опускаю на кожу мадам резиновые веревки и тащу по коже. Ее неслабо так трясти начинает, нравится.
— Трахни меня. Давай, Молот! — умоляет она. — Хочу чувствовать тебя внутри.
— Подождешь, — хриплю в ответ и щелкаю по заднице. На месте удара расползаются уродливые полосы.
— Больно! — визжит она — Сбавь обороты.
— Потерпишь. Хочешь, чтобы трахал тебя? — зажимаю ей челюсть. — Говори!
— Да! Да, хочу! Я слышала, как ты это делаешь. Только тебя хочу!
— Терпи, — опускаю еще раз плеть на другую сторону.
Дергается, но молчит. Член ломит от нетерпения. Тянусь за резинкой, вскрываю пачку и раскатываю латекс. Расставляю ее ноги шире и приставляю головку. Нетерпение выжигает меня, потому что хочу загнать по самые яйца до умопомрачения. Оттрахаю так, чтобы дорогу сюда забыла и другим сказала, что не хер здесь делать. Она подкидывает задницу и скулит от ожидания. Прикрываю глаза и немного толкаюсь внутрь.
— Ваня, к тебе можно? — разрывает мое сознание голос Шаховой.
Вот ведь…!
* Билатор — измененное название известной спортивной организации.
5
На входе застывает растерянная Злата. В руках букет цветов. Отмечаю, что он как всегда небольшой и потрясающе красивый. Да, ценить эстетику я умею, не дрова вместо мозга, как многие думают. Типа, если спортсмен, то тупой. Выкусите, у нас умных парней завались. Но народу о навязанных стандартах проще думать, наверное.
Крупные гладиолусы уложены на крафтовой бумаге в определенном порядке, полураскрытые бутоны переплетают основные. Почему она припирается вечно с зефирным веником ко мне? Я кто по мнению Шаховой, тот кто очень нуждается в букетах? Благо, что при всех не сует, а где-то отцепляет и потом одаривает. Отдаю потом ринг-герлзам, не домой же нести это великолепие. Все парни уже стебут и это ни черта не смешно! Понимаю, что выбирает долго, тщательно, время тратит, такое творение с кондачка не купишь… Делать ей, что ли нечего! Злиться перестал, после того, когда понял, почему именно гладиолусы. Не думал, что она такая приверженка легенд.*
Все портит шкура, стоящая передо мной с раздвинутыми ногами. Выдает задушенный звук, который так неприятно режет по ушам и кажется здесь лишним и ненужным. Весь запал дерьма, который так лелеял в себе и берег, который так бережно выкатывал и пестовал, начинает таять. Держу его за исчезающие кончики, потому что Злата мне помешала, блядь! Какого она с маниакальной преданностью ходит и ходит сюда?
Медленно разворачиваюсь к Шаховой. Стягиваю с члена резинку и засовываю его в штаны, презер швыряю на пол. Поправляю рукой, чтобы удобнее лег, потому что стояк уложить не так просто. Спрятав лицо за букет, она странно сверкает огромными глазищами, которые медленно наполняются влагой. Да вот только этого не надо! Злата даже мельком не захватывает раскоряченную девку, смотрит только исключительно на меня. Полирует взглядом, вызывает далекое ощущение мажущего стыда, словно родители за чем-то неприличным застали. Что за хрень? Я кому-то должен? Нет же! Нет.
Отвязываю тело, киваю на дверь. Залетная раздражена и недовольна. Зло одергивает платье и шагает на выход. Задерживается в дверях и шипит в сторону Златы.
— Ты позже не могла прийти? Весь кайф поломала! Приперлась, овца.
Шахова даже не оглядывается на нее и продолжает смотреть на меня. Не особо принимает поток злости, который направляется на нее широченной струей. Да она вообще хоть на что-то способна реагировать сейчас? Почему ведет себя так, словно я ее парень и она застала меня за изменой. Нет, словами не выражает, но вот взглядом сечет, словно длинной и острой леской траву косит. Но не смотря на все здесь происходящее, возникает острая и неожиданная необходимость закрыть ее собой от потока недовольства левой бабы. Она не обязана принимать на себя неудовлетворенность случайной шлюхи. Я это делаю лишь потому, что давно знаю Шахову. Ничего такого, элементарная дань уважения.
— Иди давай, — подаю команду залетной. — Там много жаждущих, не обломаешься.
Не успев дослушать, вылетает в дверь. Одной проблемой меньше. Теперь здесь разволочить и можно быть свободным. Скрещиваю руки на груди и жду, что мне скажет Шахова. Расшвыривать покаянные слова не собираюсь. Пусть говорит зачем приходила и сваливает. Хочу уже остаться один. Время куража прошло, внутри все улеглось. Хочу просто поехать домой, принять душ и спокойно лечь. Неторопливо обдумать разговор с Федей. Задрали все эти девки, толку от них нет.
Едва уловимый хруст крафта разносится по помещению. Странно как-то, за долбящими звуками, которые доносятся ото всюду, я его слышу. Побелевшие пальчики, уцепившиеся за стебли, становятся словно неживые, только ногти усматриваю в моменте. Недлинные, аккуратные, сверкающие опасным кроваво-красным цветом. Злата так и не отняла цветы от лица, по-прежнему закрывается, вижу только глаза. Темные, огромные. Панночка, блядь! Только развивающихся по ветру волос не хватает. Странная она, очень странная малышка Уэнсдей.
— Ваня, зачем ты с ней? — доносятся глухие звуки из-под цветов.
— Что зачем? Что ты дуру из себя строишь? — делаю шаг вперед, не расцепляя рук. — Ты преследуешь меня или что?
— Нет. Просто переживаю и все, когда у тебя бой. Мне нельзя этого делать?
— Ты на все бои мои прешься! Нахуя?
— Дурак ты, что
