Когда они покидали имитационную камеру, следующая партия перчаточников, еще более молодых и неопытных эльфов, чем они, проплыла мимо них. Я вскинула руки, и они отсалютовали в ответ.
– Каждый день новый выводок, – пробурчала Пруфракс. Она волновалась, что при таком многочисленном экипаже не сможет нанести достойный Удар. Что за честь быть перчаточником, если вокруг одни перчаточники, куда ни плюнь?
С трудом сдерживая раздражение, Пруфракс протиснулась в тесный отсек. Там она проанализировала последнее учебное сражение, ввела в память новые данные, а потом угрюмо уставилась на свою маленькую узкую ступню.
Там, снаружи, ее ждали сенекси. Наверняка они сейчас испытывают то же самое: ждут не дождутся настоящего боя, злятся из-за того, что их водят по ниточке. Потом Пруфракс задумалась о своем невежестве, неспособности самостоятельно выносить суждения – а ведь на это способны даже ее враги. И вспомнила о Клево.
– Вычистить. Немедленно вычистить, – пробормотала она. Подобные мысли совершенно бесполезны, к тому же пытаться очеловечить сенекси – занятие, недостойное перчаточника.
Арис взглянул на прибор и, протянув к нему свой стручок, послал волевой импульс. Импульс вышел с другой стороны, преобразовавшись в гуманоидный голосовой сигнал. В гелиевой атмосфере он прозвучал тонко и пронзительно. Звук этот вызывал отвращение и одновременно завораживал. Арис освободил прибор от желатиновых нитей, соединяющих его с инженерной стеной, и, растянув входное отверстие, протолкнул в свои внутренности. Потом втянул в себя солидную порцию аммиака и снова проскользнул в камеру с гуманоидами.
Протиснувшись через маленькое отверстие в смотровой отсек, он некоторое время адаптировался и, когда глаза его привыкли к жару и яркому свету, проникающему через прозрачную стену, увидел округлого мутанта – плод их неудачных экспериментов. Потом, поводя своим шаром в разные стороны, оглядел остальных.
Какое-то время он решал для себя, кто уродливее – мутанты или обычные особи. А потом попытался представить, что получится, если гуманоиды внедрятся к сенекси и попытаются переделать их на свой лад… Арис посмотрел на круглого уродца и съежился, словно его внезапно обдало жаром. Можно благодарить судьбу уже за то, что его не привлекали к ранним экспериментам.
Очевидно, еще до оплодотворения почки или яйца – он не знал точно, из чего выводятся гуманоиды, – их готовили для конкретных ролей. Даже без учета половых различий здоровые гуманоидные особи несколько отличались друг от друга, что свидетельствовало о различии функций. Они были с четырьмя конечностями, парными органами зрения, на голове располагались слуховые приспособления, обонятельный орган и входное отверстие – рот.
«Ну что же, – подумал Арис, – по крайней мере шерсти на них нет в отличие от некоторых других видов Населения I, о которых сообщает мандат».
Арис направил острие вокалайзера на пластинку-транслятор.
– Хелло, – раздалось из смотрового отсека.
Мутант поднял на него взгляд. Он развалился на полу, придавив отвислым серым брюшком четыре конечности, почти бесполезные. Обычно он пищал не переставая, но сейчас затих и стал напряженно прислушиваться к звукам, идущим из трубы. Труба эта была подсоединена к машине, управляющей инкубационным процессом.
– Хелло, – ответил самец и, отключившись от машины, уселся на низкий бортик.
В одном углу камеры стояла машина, служившая им суррогатным родителем – грубая пародия на гуманоида, с непомерно длинными ногами и малюсенькой головой. Арис догадался, что инженеры-конструкторы просто не удосужились как следует изучить анатомию своих антиподов.
– Меня зовут… – сказал Арис, и вслед за этими словами в камере раздалось какое-то невнятное клокотание. Поняв, что нужно выражаться яснее, он какое-то время молча нагнетал давление и настраивался на соответствующие частоты, а потом начал сызнова: – Меня зовут Арис.
– Хелло, – произнесла молодая самка.
– А как зовут вас?
На самом деле он и так давно знал имена своих подопечных, поскольку часто прислушивался к их разговорам.
– Пруфракс, – представилась самка. – Я – перчаточница.
Гуманоидные особи обладали весьма ограниченным объемом генетической памяти. Тем, которых они вывели здесь, в искусственных условиях, заложили в память их имена, род занятий и элементарные сведения о среде обитания. Гуманоиды естественного происхождения, по всей видимости, рождались с нулевыми знаниями. Правда, полной уверенности у него не было – гуманоидная химия репродуцирования необычайно тонка и сложна.
– Пруфракс, я – учитель, – сказал Арис, стараясь свыкнуться с необычной логической структурой языка.
– Не понимаю тебя, – ответила самка.
– Ты учишь меня, а я – тебя.
– У нас есть Мама, – возразил самец, показывая на машину. – Она нас учит.
«Мама», как они ее называли, была подключена к мандату. Изолировать гуманоидов от этой штуки – по сути дела, аналога сенексийского мешочка с памятью – было невозможно. Все упиралось в то, что гуманоиды появляются на свет не снабженные даже простейшими знаниями.
– А вы знаете, где находитесь? – спросил Арис.
– Там, где мы живем, – ответила Пруфракс. – В режиме открытых глаз.
Арис показал им через иллюминатор звезды и небольшой участок туманности:
– А теперь вы можете сказать поточнее?
– Мы – среди огней, – сказала Пруфракс.
Так значит, гуманоиды в отличие от других видов Населения I не в состоянии инстинктивно определять свое местонахождение по звездам…
– Не разговаривай с ним, – предостерег самец. – У нас есть Мама.
Арис проконсультировался у мандата по поводу странного имени, что они присвоили машине.
– «Мама», – объяснил тот, – это слово естественного происхождения, раньше оно обозначало живородящего родителя.
Арис отключил машину.
– Мама больше не работает, – объявил он.
Жаль, что эксперимент не доверили ему с самого начала. Он заказал бы инженерной стене совершенно другую конструкцию, тоже связывающую их с мандатом и подпитывающую, но в меньшей степени поддающуюся идентификации. Арис хотел, чтобы чувство полного комфорта ассоциировалось у гуманоидов исключительно с его персоной.
Машина грузно осела, а самка тут же выдернула свой шнур из сети и расплакалась – реакция, совершенно непонятная Арису. С мандатом же его связывали не настолько доверительные отношения, чтобы спросить его о причине завывающих звуков и влаги, выделяемой из глаз.
Вскоре самец и самка улеглись на пол и задремали. Мутант» же, издавая мягкое-урчание, попытался приблизиться к прозрачной стене. Он вскинул тоненькие ручонки, о чем-то умоляя Ариса. На двух других особей он не обращал ни малейшего внимания – похоже, он хотел сейчас одного – уйти вместе с Арисом. Возможно, биологам частично удалась трансформация, и в нем теперь сенексийских черт было больше, чем человеческих.
