— Всё так же?..
Подруга, потупив взгляд, кивнула: да. Она всё так же сильно влюблена в Полину и признаёт это.
— Я сегодня в Харькове парня одного встретила: милый такой. В жёлтом плаще ходит, Библию читает. Стихи и прозу пишет. Недобитый романтик. Правда, обо всём этом я уже из его телефона узнала, но это детали…
Филин остановила её, приложив два пальца к её губам. Снова к ней потянулась — но Полина решила быть непреклонной: нет. Она снова отстранилась.
— Пойми ты, это — не вариант. Ты не сможешь жить, как я. А я — как ты. Я завяну здесь. А ты — умрёшь у меня на руках.
— И ты предлагаешь мне теперь блядствовать, да?
К глазам девушки подступили слёзы. Её голос дрожал. Она крепко-крепко прижалась к подруге.
— Исчезай, сколько хочешь. Появляйся, когда хочешь. Я всегда, слышишь, всегда буду ждать тебя!
Девушка с рыжими спутанными волосами в мятой рубашке рыдала на груди, казалось, каменной, холодной незнакомки в зелёном свитере и синих джинсах. Лицо Полины оставалось неизменным.
Вот вам и весёлый бесшабашный Филин. Стоит человеку влюбиться — и он становится безвольным рабом. Полине было искренне жаль тех людей, которые именно этот рыдающий комочек называют любовью.
Она нежно, успокаивающе гладила свою подругу. А та от того ещё больше рыдала. Когда возлюбленный дарит тепло лишь ради того, чтоб ты успокоился, это ещё хуже, чем если б он осадил тебя пощёчиной: лживая надежда убивает.
Наконец Филин более-менее пришла в себя и подняла заплаканные глаза.
— Зачем ты приехала?
— Потому что мне у тебя хорошо. Я много где бывала, но места, где мне было действительно спокойно и приятно могу пересчитать по пальцам.
Филин встала, подошла к шкафчику в противоположном углу. Достала виски. Взяла из холодильника несколько кубиков льда, по три кубика на два стакана. Подала выпивку.
Полина погрузилась в столь любимое ей кресло-качалку, благодарно кивнула. Стаканы со звоном сошлись. Филин уселась в кресле напротив, сделала глоток, смотря на Полину и не мигая. Та, подобно зеркалу, повторяла движения подруги. Они пили в молчании.
— Я оставлю тебе телефон Короля в Жёлтом.
Сказав это, девушка запустила руку в карман джинсов и извлекла оттуда мобильный. Протянула через стол к подруге. Та усмехнулась, взяла аппарат.
— Спасибо. Спишемся. Это он так назвался?
— Нет. Он просто в жёлтом плаще ходит. Длинном таком, до самой земли. Тебе понравится, я уверена.
Полина игриво подмигнула. Филин покачала головой. В беседке повисла неловкая тишина.
Спустя какое-то время хозяйка дома взяла гитару. Коснулась струн, провела по ним ладонью. Быстро настроила свою пассию как подобает. Она всегда называла гитару в шутку своей пассией — единственной, кто ей отдаётся в любое время дня и года.
Потом она просто перебирала струны, подбирая мотив. А подобрав — запела.
— Налей ещё вина, — низким, терпким голосом, — мой венценосный брат.
Смотри, восходит полная луна!
Гостья улыбнулась. А репертуар у нас всё не меняется. То Сурганова, то Арефьева, то «Мельница». Хоть бы что-то из своего сыграла — так нет же, одни барды, одни барды.
— В бокале плещет влага хмельного серебра.
Один глоток — и нам пора
Умчаться в вихре по Дороге Сна!
О да, это была одна из её любимых песен. Она всегда исполняла её самозабвенно, полностью отдаваясь игре, сливаясь с музыкой, обращаясь в звук. До слёз в глазах, до рычания в голосе. Она видела в этой песне себя, себя и Полину. Девушка плеснула ещё виски. Оно будет уж точно покрепче вина. И пригубила, слушая подругу.
— По дороге сна пришпорь коня!
Здесь трава сверкнула сталью,
Кровью алый цвет на конце клинка!
Филин выгибала спину, дрожала, подобно натянутым струнам, высекая ноты, отдаваясь пению. В глазах стояли слёзы. В горле чувствовался комок, но он лишь добавлял эмоций, делал голос немного злым, наполнял его отчаяньем.
— Это для тебя и для меня —
Два клинка для тех, что стали
Призраками ветра на века!
Пальцы скользили по струнам, подбирая нужные аккорды. Её взгляд рассеян и в то же время устремлён на возлюбленную. Эта песня посвящалась ей и сегодняшней ночи.
— Так выпьем же ещё! Есть время до утра!
А впереди дорога так длинна…
Ты — мой бессмертный брат. А я тебе — сестра,
И ветер свеж, и ночь темна,
И нами выбран путь — Дорога Сна!
Голос вдребезги разбивался о стены беседки, пронзая всё помещение собой. Никогда раньше она не вкладывала в песню столько силы, столько чувств и эмоций. Если нельзя отдаться любимому человеку, нужно отдаться любимому делу. Только так и не иначе.
А Полина всё хлестала хозяйский виски.
Щеки наливались румянцем. Взгляд гулял по колышущейся груди, изгибу спины, внимал терпкому, сильному голосу, впивался в полные страсти глаза. Внизу живота приятно заныло.
В девушке пробуждался голод. Голод, который ощущаешь, когда уже сыт.
— По дороге сна тихий звон подков,
Лёг плащом туман на плечи,
Стал короной иней на челе…
Остриём дождя, тенью облаков
Стали мы с тобою легче,
Чем перо у сокола в крыле!
Ровно чеканила слоги. Слова её резко слетали с уст, вонзаясь, подобно кинжалам, в самое сердце избранницы. Филин была пьяна от своей игры. И плевать, что песня чужая. Если она передаёт твои эмоции — то пусть.
«Ведь искусство — оно не твоё, не моё, — много раз думала, — оно общее достояние. Всё, что творишь ты, служит всем и каждому. И что плохого в том, чтобы признаваться в любви, исполняя чужую песню? Сколько раньше серенад было исполнено ради дам сердца! Придёт день, и изъяснять свои чувства будут уже моими стихами».
Филин была всецело отдана своей страсти. И ночь полна, и сердце налилось свинцом. И в горле тяжёлый комок. И слёзы на глазах. И песня на устах.
— Так выпьем же ещё, — уже спокойно, но с вызовом продолжала она, — мой молодой король!
Лихая доля нам отведена…
Не счастье, не любовь! Не жалость и не боль!
Одна луна! Метель одна! И вьётся впереди Дорога Сна!
Ей уже решительно на всё плевать: она влюблена, и она дала клятву ей, хоть прекрасно осознаёт: не нужна. Так пусть же, пусть эта любовь останется вечной в её душе. Что будет потом — одному чёрту известно. Сейчас она с ней, и это — главное. И она должна быть сильной ради неё. Ради возлюбленной.
