я ободряюще улыбнулась. — Так что там с кашами?
— Рисовая и пшённая. И греча ещё.
— А овсянки нет? — уточнила я, обрадовавшись, что слышу знакомые названия.
Обучилась я при переносе местному языку, или по какой-то иной причине без проблем понимала местную речь, но уже убедилась, что слова, которым нет аналогов в русском языке, продолжают звучать тарабарщиной. И понятные определения прозвучали почти музыкой.
— Овсянки? — вытаращилась Леона, но, спохватившись, тут же поправилась. — Есть и овсянка…
— Замечательно.
Бабушка по какой-то причине именно эту крупу терпеть не могла, и потому у нас дома она никогда не появлялась. Я же, однажды попробовав её в гостях у соседки, просто влюбилась. Правда, мою любовь никто не понимал и не разделял, но теперь я могла позволить себе есть именно то, что хочу.
— Ещё есть пшеница, и ячмень, — продолжала между тем Леона. — И отруби тоже есть. В этом году много заготовили.
— И что из овсянки готовят? — насторожилась я.
— Так запаривают лошадям да коровам, когда их колики донимают, — хлопнула ресницами женщина.
— Омг… — с трудом подавив ругательство, я вцепилась зубами в бутерброд с ветчиной.
«Осторожнее, госпожа баронесса, — мысленно попеняла я себе, пережёвывая мясо под услужливым взглядом Леоны. — Отсутствие общепринятых манер или экономность скорее всего воспримут, как чудачество. Особенно слуги. Небось, и не к таким вывертам привыкли. А вот попытку похлебать какое-нибудь свиное пойло не поймут даже они. Только ещё не хватало с первых же дней прослыть сумасшедшей».
Ужин прошёл в молчании. За окнами уже давно стемнело, но спать мне не хотелось. Видимо, выспалась, пока валялась в беспамятстве.
— Проводи меня в кабинет, — приказала я Леоне, откладывая полотняную салфетку. — Надо посмотреть, что у меня творится с финансами.
— Казначея позвать?
— Завтра, — отказалась я. — Сразу после того, как осмотрю замок.
— Хорошо, госпожа баронесса.
Кабинет и прочие хозяйские покои располагались в центральной части замка. Последние пять лет, как рассказала по дороге Леона, их занимал бывший управляющий со своей женой.
— Совсем обнаглел, — буркнула я, не зная, имел ли родственничек право на подобную вольность.
— Так и есть, — поддакнула идущая чуть впереди женщина. — Совсем страх потерял. Решил, что раз королевскому инспектору мзду таскает, так уже и баронство у него в кармане! Прошу сюда, госпожа баронесса.
Она открыла высокую дверь и остановилась, пропуская меня вперёд.
— Мзду, говоришь, таскал? — уточнила я, входя. — Вот с этого места поподробнее. Сколько, кому, зачем?
Я обошла просторный кабинет по периметру и уселась в массивное кресло за обширным столом. Полированная столешница и тяжёлый письменный прибор слегка припорошились пылью, словно ими давно не пользовались, а просто обметали раз в месяц, как какую-нибудь статую. Я недовольно поморщилась, и Леона, заметив мой взгляд, мгновенно выхватила откуда-то кусок полотна и принялась наводить порядок.
— Этим позже займёшься, — остановила я её. — Я и так уже собрала кило грязи на одежду. Везде паутина и пылища. Надеюсь, к завтрашнему дню будет почище.
— Конечно, госпожа баронесса! — закивала женщина. — А если бы ещё служанок вернуть, которых Марыська…
— Я тебя разве о служанках спросила? — нахмурилась я.
— Ну, мне-то он не отчитывался, кому да сколько, — Леона сделала последнюю попытку отвертеться от ответа, но внимательного взгляда хватило, чтобы призвать её к порядку. — Лерис, управляющий бывший, с нашим инспектором сразу по приезде дружбу завёл. А то и раньше знакомы были, не знаю. Но как сюда приехали, так аккурат каждый месяц для него охота и обед с вином дорогим, ещё дедом вашим заложенным. Велено было, как упьются, спать его в лучшие покои укладывать и ни в какой надобности не отказывать.
— Ишь ты, какой гость… Одно слово — королевский.
— Вот-вот… А поутру они в малой столовой здоровье поправляли. Вина наберут, всех слуг разгонят и сидят. Марыська сама им прислуживала. И чарку поднесёт, и к чарке…. Когда золотых с полторы сотни. Когда перстенёк с самоцветом. С полгода назад лучшую кобылу из конюшни увёл, супостат!
— Дорогой гость…
— Ещё какой дорогой. Лерис тоже всё злился, что дорого обходится. А Марыська его уговаривала, мол, когда баронство получат, так и выгонят. А пока прикормить надо.
— Прикормить… Слово-то какое. А ты откуда об этом знаешь, если слуг они прогоняли, — как бы между делом спросила я.
— Так это… Я…
— Подслушивала, — хмыкнула я.
— Только ради вас!
— Ради меня?
— Ради наследника законного, — поправилась женщина.
— Какая верность… И совершенно идейная… Рисковать своим положением, чтобы помочь наследнику, которого даже королевские ищейки не нашли…
— Да я ради вас жизни не пожалею! — с пафосом воскликнула Леона. — Вся семья Лекоков баронам Бельфор служила! И дед мой, и прадед!
— Это хорошо, что служила, — спокойно отозвалась я. — Но если вздумаешь меня подслушивать…
— Никогда…
— …то на тебе прекрасная семейная традиция и закончится, — пристальный взгляд заставил женщину опустить голову. — Это понятно?
— Да, госпожа баронесса.
— Прекрасно. Верность я ценю. Ладно, это лирика. Вернёмся к делам нашим грешным. Жила ты в ожидании настоящего наследника. И вот однажды случайно проходила мимо какой-то двери и не менее случайно услышала о моём появлении. Что дальше было?
Надо отдать Леоне должное, в новых правилах игры она сориентировалась мгновенно и мой рассказ продолжила почти без паузы.
— А дальше я услышала, как Марыська с мужем спорят, убить вас прямо там в зале с родовым артефактом или погодить. Ну, и сразу слуг туда погнала. Мол, помочь надо и всё такое…
— Умно. Дальше.
— Марыську перекосило, но делать нечего, понесли вас в комнаты. В хозяйские покои она, конечно, и не подумала вас положить. Притащила в закрытое крыло и слуг разогнала. Но я, не будь дурой, решила присмотреть. Мало ли что. Вот и услышала… Случайно… Как они сговариваются срочно вызвать королевского инспектора, того, прикормленного. Чтобы, значит, объявить, что вы не в себе и наследовать не можете. Дескать, он их опекунами назначит. А уж потом девица ненормальная… Простите, госпожа баронесса, это не я так сказала, а Марыська… А потом вы, значит, себе где-то шею сломаете, но тут уж воля Единого, за сумасшедшей не уследить.
— Ишь ты, какие умные, —
