воеводы великия. И рече брату своему Володимеру и к всем князем руским и воеводам: «Поидем противу сего окаяннаго и безбожнаго, нечестиваго и темнаго сыроядца Мамая за правую веру крестьяньскую, за святыя церкви и за вся младенца и старци и за вся крестьяны».
Взем с собою скипетр царя небеснаго, непобедимую победу, и въсприим авраамлю доблесть и нарек бога и рече: «Господи, в помощь мою вонми, боже, на помощь мою потщися; и да постыдятся и посрамятся и познают, яко имя тебе Господь, яко ты еси един вышний по всей земли».
И съвокупився с всеми князми рускими и с всею силою, и поиде противу их вборзе с Москвы, хотя боронити своея отчины, и прииде на Коломну и събрав вой своих 100 и 50 тысячь опрочно рати княжей и воевод местных. И от начала миру не бывала такова сила руских князей, якоже при сем князи. Беаше всеа силы и всих ратей числом с полтораста тысящь или с двесте. Еще же к тому приспеша, в той чин рагозный, издалеча велиции князи Олгердовичи поклонитися и послужити: князь Андрей полоцкий и с плесковичи, брат его Дмитрий бряньский с всеми своими мужи.
В то время Мамай ста за Доном, възбуявся и гордяся и гневаяся с всем своим царством и стоя 3 недели. Паки прииде князю Дмитрию другая весть. Поведаша Мамая за Доном събравшася в поле стояща, ждуща к собе на помощь Ягайла с Литвою, да егда сберутся вкупе, и хотять победу сътворити съединого. И нача Мамай слати князю Дмитрию выхода просити, како было при Чанибеке цари, а не по своему докончанию. Христолюбивый же князь не хотя кровопролитья и хоте ему выход дати по крестьяньской силе и по своему докончанию, како с ним докончал; он же не восхоте, но высоко мысляше: ожидаше своего нечестиваго съветника литовьскаго. Олег же, отступник нашь, приединивыйся ко зловерному и поганому Мамаю и нечестивому Ягайлу, нача выход ему давати и силу свою слати к нему на князя Дмитрия. Князь же Дмитрий, уведав лесть лукаваго Олга, кровопивца крестьяньскаго, новаго Иуду предателя, на своего владыку бесится, Дмитрий же князь, въздохнув из глубины сердца своего и рече: «Господи, съветы неправедных разори, а зачинающих рати погуби; не аз почал кровь проливати крестьяньскую, но он, Святополк новый; воздай же ему, господи, седмь седмерицею, яко в тме ходить и забы благодать твою, поостри яко молнию, мечь мой и прииметь суд рука моя, въздам месть врагом и ненавидящим мя въздам и упою стрелы моя от крове их, да не ркут невернии: «Где есть бог их?» Отврати, господи, лице свое от них и покажи им, господи, вся злая напоследок, яко род развращен есть и несть веры в них твоея, господи, пролей на них гнев твой, господи, на языки, не знающая тебе, господи, и имени твоего святаго не призваша; кто бог велий, яко бог нашь? Ты еси бог, творяй чюдеса, един». И скончав молитву, иде к Пречистей и к епископу Герасиму и рече ему: «Благослови мя, отче, поити противу окаянного сего сыроядца Мамая и нечестиваго Ягайла и отступника нашего Олга, отступившаго от света в тму». Святитель же Герасим благослови князя и вся воя его поити противу нечестивых агарян. И поиде с Коломны с великою силою противу безбожных татар месяца августа 20, а уповая на милосердие божие и на пречистую его матерь богородицю на приснодевицю Марию, призывая на помощь честный крест. И прошед свою отчину и великое свое княжение, ста у Оке на усть Лопастны, переимая вести от поганых. Ту бо наехал Володимер брат его и великий его воевода Тимофей Васильевичъ и вси вой остаточный, что были оставлены на Москве. И начаша возитися за Оку за неделю до Семеня дни в день недельный, переехавше за реку внидоша в землю рязаньскую. А сам князь в понеделник перебреде своим двором, а на Москве остави воевод своих, у великой княгине у Евдокеи и у сынов своих, у Василья и у Юрья и у Ивана — Федора Ондреевича.
Слышавше в граде на Москве и в Переяславли и на Костроме и в Володимере и в всех градех великаго князя и всех князей руских, что пошел за Оку князь великий, и бысть в граде Москве туга велика и по всем его пределом плачь горек и глас рыдания и слышано бысть сииречь в высоких, Рахиль же есть рыдание крепко, плачущейся чад своих с великим рыданием и вздыханием, не хотя утешитися, зане пошли с великим князем за всю землю Рускую на острая копья. Да кто уже не плачется жен онех рыдания и горкого их плача? Зрящи бо чад своих, каяждо к собе глаголаше: «Увы мне, убогая наша чада! Уне бо нам было, аще бы ся есте не родили; за сия злострастныя и горкия печали вашего убийства не подъяли быхом; почто быхом повинни пагубе вашей?»
Великый же князь прииде к реце к Дону за два дни до рожества святыя богородица. И тогда приспела грамота от преподобного игумена Сергиа и от святаго старца благословение, в ней же написано благословение таково, веля ему битися с татары: «Чтобы еси, господине, таки пошел, а поможет ти бог и святая богородица». Князь же рече: «Си на колесницах, а си на конех, мы же во имя господа бога нашего призовем; победы дай ми, господи, на супостаты и пособи ми, оружьем крестным низложи враги наши, на тя бо уповающе, побеждаем, молящеся прилежно к пречистей ти матери». И сия изрекши, нача полци ставити, и устрояше их в одежду их местную, яко великии ратници, и воеводы ополчиша свои полкы. Приидоша к Дону и сташа ту, и много думавше, овии глаголаша: «Поиди, княже, за Дон», а друзии реша: «Не ходи, ти бо понеже умножишася врази наши не токмо татарове, но и Литва и рязанци». Мамай же слышав приход княжь к Дону и сеченый свои видев, и възъярився зраком и смутися умом и распалися лютою яростию, аки аспида некая гневом дышющи. И рече Мамай: «Двигнитеся, силы моя темныя и власти и князи, пойдем и станем у Дона противу князя Дмитрия, доколе приспееть к нам съветник наш Ягайло со своею силою». Князю же слышавшу хвалу Мамаеву, и рече: «Господи, не повелел еси в чюжд предел ступати, аз же, господи, не преступих, сий же, господи, приступаше аки змий к гнезду окаянный Мамай, нечестивый сыроядец, на крестьянство дерзнул, кровь
