можем.
— Ну, теперь эта практика прекращается, — недобро усмехнулся я. — Проклятые предатели, мало того, что предали меня, так ещё и используют, как источник крови! Это даже хуже, чем тот вампирский особняк!
— Какой вампирский особняк, господин лич? — заинтересовался Адам. — Вы видели вампиров?
— Это не твоё собачье дело, — сказал я на это. — Итак, как мне покинуть эту дыру?
— Никак, господин лич, — покачал головой Адам.
— Хочешь сказать, что сможешь остановить меня? — поинтересовался я, с интересом посмотрев на него.
— Если дать вам достаточно времени, господин лич, то никто не сможет, — вздохнул Адам. — Но дело не в этом, а в том, что Стоянка в осаде.
Снова здорово. Кажется, выпади мне, при заброске в этот мир, стезя инженера-фортификатора, я принёс бы гораздо больше пользы и, возможно, был бы всё так же жив. Здесь настолько часто случаются осады, что без работы бы не остался, это уж точно…
Хотя это для меня осады происходят слишком часто, а для остальных прошло неизвестное мне количество времени, минимум год, но легко может быть и больше. Да уж, подзадержался я…
— Кто осаждает? — спросил я.
— Войско персидского сатрапа Ариамена, при поддержке армии наёмников из Фив, — ответил Адам.
— Не извлёк урока, сукин сын, — процедил я. — Ладно, теперь вопрос — как меня вырубают?
— Не совсем понимаю, господин лич, — сказал Адам.
— В меня стреляли из мушкетов, а я буквально почувствовал, что из меня вытягивают силы, — пояснил я. — Как это происходит?
— Это пули, напитанные вита-энергией,[4] — ответил Никифор.
— А-ха… — озарило меня понимание.
— Некро-энергия антагонистична вита… — продолжал Никифор.
— Не рассказывай мне азы, — прервал я его.
Нет, это любопытно — догадались до нейтрализации смерти жизнью. Уничтожить и развоплотить меня это не может, но как средство обезвреживания лича молодого, наивного — вполне себе.
Витамантов ещё где-то нашли, паскуды…
Делаю вывод, что держать меня в темноте и не кормить — это программная задача выборной коллегии, где, как пить дать, состоят ещё и проклятые витаманты. Пока алхимики бьются над секретами моей крови, я лежу себе тихо, никому не мешаю — ну не суки ли?
Я дал им всё, что они сейчас имеют! Даже нежизнь мертвецов — это моя работа!
И как они мне отплатили?
Вспышка гнева начала брать надо мной контроль, но тут я задумался. А какой смысл мне убивать и взрывать тут всё? Там Ариамен под стенами, мой старый враг, который ещё не успел расплатиться за первую осаду, как начал вторую.
Предательство я прощать не буду, как и наплевательское отношение к моим инструкциям на период моего постмортема,[5] поэтому все заплатят сполна. Но потом.
— Сколько раз я восставал? — спросил я у Адама.
— Не знаю, — пожал тот плечами.
— Иди сюда, — поманил я его. — Давай-давай, смелее.
Адам медленно приближается, у меня кончается терпение и я делаю рывок, хватаю его, прижимаю спиной к себе и приставляю розочку к его глотке.
— А теперь ты, Никифор, иди вперёд, веди нас к Волобуеву или кто там у вас что-то решает среди мертвецов, — велел я. — Адам послужит страховкой.
Это было не особо-то нужно, потому что я могу убить этих двоих иными способами, более жестокими, но менее кровавыми. И ключевой момент состоит в том, что мне нужна наглядность: заклинание не приставишь к горлу заложника. П — психология.
— Эй вы, сукины дети! — крикнул я охране за дверью. — Открывайте, мать вашу!
Идиоты не попытались заблокировать дверь, как я того ожидал, а отворили её. И с этими людьми предстоит работать. М-да…
Два молодых парня, возрастом где-то в интервале от шестнадцати до девятнадцати, вооружённые стальными алебардами, облачённые в бронзовые кирасы и шлемы, выпучили глаза в изумлении, когда увидели меня, держащего у шеи Адама розочку.
Судя по всему, я тут знаменитая личность, возможно, ко мне в склеп водили экскурсии, как к Ильичу в Мавзолей… Я бы тоже знатно опизденел, увидь во время экскурсии, как восставший из мёртвых Ильич берёт в заложники экскурсовода или сотрудника Мавзолея.
— Хули вылупились? — вопросил я. — Зовите старшего!
Мои слова вызвали неадекватную реакцию — эти двое выставили перед собой алебарды и пошли на меня.
— Порешу тут всех нахуй! — яростно заорал я и взмахнул розочкой. — А ну стоять, блядь!!!
— Стойте, придурки! — вторил мне Адам. — Он же зарежет меня!
Никифор отступил за трибуны и спрятался там. Охрана остановилась в нерешительности.
— Старшего зовите, — сказал я спокойно, испытывая неловкость от участия в этом фарсе. — Будем проводить переговоры.
Охранники переглянулись, после чего один из них, правый, развернулся и пошёл на выход. Второй перехватил алебарду и смотрел на меня с подозрением.
— Эти двое что, языки в жопах потеряли? — спросил я у Адама.
— Инструкции гласят, что на посту часовые должны молчать, — ответил тот. — Вот они и молчат.
Слышал я, что у людей с квадратно-гнездовым мышлением, ну, то есть у военных, часовые тоже, вроде бы, не имеют право разевать варежку и обязаны помалкивать, но у них должен быть минимальный набор команд. «Стой, кто идёт?» — я такое в кино видел.
— Идиотизм, — вздохнул я. — Ладно, ждём.
Так как на улице глубокая ночь, реакция начальства потребовала некоторого времени. Зато какая это была реакция!
Человек пятьдесят, исключительно мёртвых воинов, вооружённых стальным оружием и облачённых в латную броню явно земного происхождения, вошли и рассредоточились. В дополнение шло ещё десять живых, вооружённых мушкетами, дизайном похожими на те, которые делал Ворлунд. Возможно, он так и продолжает клепать оружие, но уже в пользу выборной коллегии.
Вперёд вышел какой-то упитанный хлыщ, напяливший на себя стальную кирасу и вооружившийся шпагой.
Физиономия у него квадратная, ощущение такое, что он прибыл из Германии или из скандинавских стран. Волосы чёрные и длинные, что точно не в моде в этих краях, но мужественности образу придают бородка и усы.
— Ты кто, мать твою, такой? — спросил я.
— Густав фон Бреслау, — представился хлыщ. — Дежурный по городскому гарнизону.
— Меня ты, думаю, знаешь, — усмехнулся я. — Хочу видеть Волобуева, Пападимоса, Папандреу, Гнетую, Скучного, Нудного и Сухого. И Комнина ко мне. У нас есть интересная тема для разговора, поэтому пусть поторопятся.
— Ты не в положении человека, который может себе позволить диктовать условия, — произнёс фон Бреслау. — Вырывать из постелей уважаемых людей из-за очередного восстания лича — я не могу пойти на такое.
— Вы тут, как вижу, меня вообще в хуй не ставите, да? — спросил я.
Теперь я начинаю понимать, что мог бы почувствовать Ленин, очнись ночью посреди Мавзолея. Страны нет, у власти додики какие-то непонятные, мутят какую-то хуйню,
