человеков, а самого Господа нашего. Оттого и зовут монашек в народе «невестами Христовыми». Но ты представь, какой это труд и какая ответственность! Взять себе в половинки самого Господа! К этому подвигу надо всю жизнь идти, да и то, неизвестно, дойдёшь ли. Но те, кто дошёл, кого Господь счёл достойным, знаешь ли ты, кем они становятся после смерти?
— Кем? — шёпотом выговорила я.
— Ангелами Божьими! — торжественно ответила матушка, — И становятся на место тех ангелов, которые восстали против Творца, и были низринуты в ад. Так вот, те, кого Христос сочтёт достойными, вместе с другими верными ангелами, заступят путь нечисти, во время второго Христова пришествия, когда краткое время будет править Антихрист. И все вместе они вступят в бой с силами Зла! Понимаешь ли ты это? Представляешь ли?
Я представила. Великое поле раскинулось перед моим мысленным взором. А посреди поля — пропаханная межа. С одной стороны бьётся в страшных конвульсиях чёрный дракон, который есть древний Змий, Дьявол и Сатана, а вокруг беснуются целые полчища ужасных, злобных тварей, а с другой стороны светит ярчайший белый свет, на который невозможно взглянуть, потому что глаза не выдерживают ослепительного блеска. И в лучах этого сияния стоят ряды крылатых ангелов и людей-воинов, облачённых в белые одежды. И я среди первого ряда, хоть и без оружия, но со святой книгой в руках. И сердце колотится, как сумасшедшее. Но я твёрдо стою на месте. Я не имею права отступить!
— Вперёд!!! — громовым голосом ревёт дракон. И тучи дрожат от его мощного рёва.
И неисчислимые тьмы бесов, демонов, и всяких прочих вурдалаков, скрежеща зубами, подвывая и бряцая оружием бросаются в бой. Но несокрушимо стоит наша светлая рать! Вот, прямо передо мной мелькает чья-то злобная, зеленокожая харя, оскалив зубы, выпучив глаза, брызгая слюной. А я по этой роже своей книгой — хрясь!!! Ой, то есть не книгой! Глаголом, глаголом жгу! Святыми молитвами! Уф-ф…
— Да ты заснула, что ли? — вернул меня к действительности голос матушки.
— Как можно, матушка?! — возмутилась я, — Вы сказали представить, вот я и представила! Я смогу, матушка! Я справлюсь!
— Видишь ли, — печально покачала головой матушка, — многие думают, что идут к Богу, а на самом деле бегут от мира. Кто-то и в самом деле к Богу, а кто-то куда угодно, лишь бы спрятаться от своих проблем. От своих мирских проблем.
Бывает так, что люди сами этого не сознают. Думают, что любовь к Богу превышает у них любовь к человекам. Когда красоты мира не радуют, не греют душу, а согревает теплом только вера. Смотрит человек на восход солнца, на радугу, на россыпь звёзд на небе, на порхание бабочек по разноцветному лугу, а ничего такого и не видит. Не чувствует его красоты. Им бы разобраться в причинах, почему Божий свет им не мил, а они просто от мира отворачиваются. Такие люди обычно укрываются от мира навсегда и насовсем. Уходят в отшельники, селятся в диких лесах, в шалашике, или в горной пещере, и всё своё время посвящают молитве. Питаются чем попало, одеваются как попало, не моются, не чешут волосы и только молятся, молятся, молятся… Да, иногда они становятся святыми. Если верно поняли промысел Божий. А иногда их просто пожирают хищные звери. Тебе хочется такой жизни? Чтобы тебя сожрали волки и растащили по кустам твои косточки?
— Нет! — содрогнулась я.
— Значит, мирские прелести тебе ещё не закрыты, — подвела итог матушка, — И хорошо, что ты мне не стала лгать. Я же знаю, что вчера вечером, расплетая косы перед сном, ты вполголоса напевала. И вовсе не псалмы!
Я вздрогнула. Это кто же матушке про меня наушничает?! Неужто лучшая подруга Агнесса?! Только с ней мы одну келью на двоих делим. А кто бы ещё это мог узнать?
— Я сама мимо проходила, слышала, — заметила матушка, разрешая мои сомнения, — У меня издавна привычка: на ночь глядя, обходить весь монастырь. Вот, и здесь обхожу. Много чего можно узнать и услышать… Но я не об этом!
Я говорила про то, как человек пытается прийти к Богу чувствами. Чувствует себя в миру неуютно, и идёт в монастырь. А есть такие, кто идёт к Спасителю нашему разумом. То есть, понимает, сколь несовершенен человек, сколь подвержен страстям и порокам, и пытается стать лучше. Очиститься от скверны. Только в миру это сделать невозможно. А в монастыре, при должной духовной работе над собой — вполне может получиться. Хотя, тоже нелегко. В молитвах и постах, читая святые книги, человек обрывает ниточки своих низменных желаний, греховной алчности и похоти. И тем душу свою приближает к Богу. Понимаешь?
Я опять представила. Вот я стою, вся запутавшись в паутине, а где-то, совсем рядом поджидает меня здоровенный, мохнатый паук. С собаку размером. Да, больше, больше! А я и двинуться не могу, настолько меня паутинки опутали. И каждая паутинка — это грех! Вон, самые толстые, это смертные грехи, потоньше — грехи послабее, которые отмолить можно. Всю меня оплели! А, нет! Некоторые паутинки висят оборванными, не касаясь меня своими липкими концами. Например, богохульство или похоть. Нет у меня таких грехов! Нету! А это значит, что можно с паутиной бороться! Можно!
Чревоугодие? Рвём на куски чревоугодие! Не надо мне сладких ватрушек! Мне и кусочка чёрного хлеба достаточно! Алчность? Это совсем тоненькая для меня паутинка! Рвём её напополам! Я не жадная, зря ты на меня, паук, уставился! Гнев? Зависть? Гордыня? В труху и гнев и зависть и гордыню! Я себя обуздаю! Я буду держать себя в руках! Что там ещё? Лень, тщеславие, небрежение делами? Зубами перегрызу! Дайте мне дело! И я с лёгким сердцем, с улыбкой на лице готова выполнять самую грязную, самую чёрную работу!
И так мне это понравилось, что мысленно я рвала и рвала с себя паутинки. Пока не дошла до последней. Чрезмерное любопытство. Ох, есть за мной такой грешок, ох есть! И я начала мысленно его дёргать в разные стороны. И, никак!.. Никак, даже мысленно, не получалось! А чёрный паук, словно почуяв мою слабину, быстро-быстро засеменил ко мне из своего тёмного угла, по последней оставшейся ниточке! И я так своих мыслей испугалась, так ужаснулась, что рванула изо всех сил! И — порвала! Паук разочарованно застыл, а я прямо всей кожей почувствовала, как у меня на спине начинают прорастать крылышки…
— Да, что с тобой? — встревоженно окликнула матушка, — Сидит, рот разинула и не моргает! Не заболела?
— А? — очнулась я
