да ударная волна подбрасывает самолет. В худшем – только белые следы ракет режут синеву неба. Выстрелил и забыл – эффективный и безжалостный принцип. Но сейчас я собственными глазами наблюдал последствия моей стрельбы: телевизионщики умеют эффектно подать материал.
На гребнях белопенных, словно кипящих, волн плавали покрытые радужной пленкой солярки деревянные обломки, ящики, спасательные круги. И тела. Мужские, женские, детские.
– Ты еси сотворивший сие, – прошептал я бессмертную цитату Эдгара По.
Прямо перед камерой бурлящий океан подбросил труп ребенка в неуместно-веселом оранжевом пробковом жилете, на секунду мелькнули темные курчавые волосы. Через секунду он скрылся в пене. Молодой человек с бородкой оскалился на гребне высокой волны.
Я прибавил громкость:
–…более трех тысяч беженцев из Тортуганы от режима диктатора Сазалара погибли в результате катастрофы теплохода «Независимость», – надрывался диктор. – После прибытия в Бостон, согласно договору с правительством Сазалара, они должны были быть репатриированы. Однако правозащитные организации настаивали на предоставлении всем бежавшим политического убежища, что спровоцировало кризис в Конгрессе.
Картинка сменилась: в медицинском отсеке на койке лежал обложенный согревающими пакетами мужчина средних лет. Диктор продолжил тараторить:
– В настоящий момент ведутся спасательные работы, но вследствие низкой температуры воды шансы найти живых ничтожно малы. Единственный выживший – старший механик Франческо Салерно рассказал об атаке судна неизвестным самолетом. Наш канал взял у него эксклюзивное интервью.
– Я поднимался на мостик, доложить старшему помощнику об аварии в правом дизеле, – слабым голосом сказал в камеру Салерно, – когда с палубы раздались крики «самолет». Меня оттеснили в сторону. Когда я все-таки выбрался наверх, услышал только гул двигателей. Потом я увидел ракету, она мчалась над самой водой и ударила в борт, прямо в середину. Люди на палубе посыпались в океан… После попадания второй ракеты судно разломилось надвое. Мы не успели спустить ни одной шлюпки. Я забрался на большой деревянный ящик, его отнесло в сторону… Через несколько часов меня подобрал сухогруз. К этому времени все были мертвы…
– В настоящий момент решается вопрос о предоставлении Салерно политического убежища, – сказал диктор. – А сейчас прогноз погоды на завтра…
Я посмотрел на жену: ее била нервная дрожь, глаза гневно сверкали. Пальцы, блеснув ярко накрашенными ногтями, сжались в кулаки. Такой я видел ее всего один раз: когда соседский мальчишка застрелил из малокалиберной винтовки какую-то пичужку на нашем заборе. Мне тогда пришлось угостить сорванца конфетой. За моральный ущерб…
– Чем помешали все эти люди? – глухо спросила жена.
Я не ответил. Все равно это риторический вопрос. Мэри процедила сквозь зубы:
– Знаешь, я бы очень хотела посмотреть на того, кто это сделал.
– Я бы тоже, – честно сказал я и глянул в трюмо. Русые стриженые волосы, карие глаза. Тонкие губы, прямой нос. Ничего особенного.
– И что бы ты с ним сделал?
– Пожал бы его мужественную руку, – ляпнул я. – Он избавил правительство от такой занозы…
– Не надо с этим шутить, – голос Мэри дрожал. – Прошу тебя, не надо.
– Я не шучу. Честно говоря, если бы корабль вернули, пассажиров ждала бы лютая смерть в застенках режима. Считай, к ним проявили акт милосердия. Сазалар – сукин сын, и здесь ничего не поделать. Но это – наш сукин сын.
– Неужели мы не могли принять беженцев?
– Наверное, нет. Я думаю, теплоход шел в Бостон, а не куда поближе в Майами, потому что капитан с кем-то договорился о временном размещении пассажиров. Это – большая политика, моя дорогая. Даже Салерно дадут убежище только, если он будет молчать. Сейчас он, наверное, жалеет об интервью. Но лучше об этом не думать. Слишком опасно.
Я поцеловал супругу в мокрые соленые глаза, швырнул тапки в угол и прямо в халате плюхнулся в постель. Я представил, каково умирать в ледяной, покрытой слоем липкой солярки воде и поежился. Стало холодно, будто кто-то распахнул окно, и ночной весенний ветер ворвался в номер. Но уснул я быстро и спокойно, без сновидений. Мне ничто не мешало, кроме стрельбы на экране. Мэри смотрела боевик и рыдала. Ее прикрытые ночной рубашкой плечи вздрагивали. У всех свои слабости…
Тесть явился только на третий день. Жабье лицо расплылось в ухмылке:
– Мэри, оставь нас одних. Мужской разговор.
Супруга хлопнула дверью и вышла в коридор. Она безоговорочно подчинялась отцу.
– Джек, от души поздравляю тебя, – сказал полковник и бесцеремонно сел прямо на постель. – Ты отлично выдержал испытание.
– Какое… испытание? – опешил я.
– Разумеется, проверку профессиональных навыков. Ты не промахнулся: списанная посудина, абсолютно пустая, если не считать забытого по халатности механика, ушла на дно.
– А как же трейлер?
– Диспетчер совершил непростительную ошибку, разрешив посадку на занятую полосу. Он сурово наказан и более никому никогда не доставит неприятностей.
Полковник закусил губу, поняв, что сболтнул лишнее.
– Командование решило не восстанавливать тебя на службе, – продолжил Келли.
– Почему? – у меня вырвался невольный вздох.
– У нас намного больше свободы использовать гражданское лицо. Но денежное содержание ты будешь получать, как полноценный офицер. Кстати, за этот вылет ты получишь немаленькую премию.
– Спасибо, сэр, – пробормотал я.
Келли поднял холодные, равнодушные глаза и уставился на меня. Мне показалось, будто дьявол спустился из преисподней.
– И запомни, Риппер: ничего не было. Ничего, – сурово сказал полковник и поднялся, очевидно, собираясь уходить. – Верь мне на слово. Если, конечно, хочешь дожить до старости, кувыркаясь в постели с моей дочерью.
Я спустился вниз. Жена сидела в ресторане, глядя сквозь затемненное стекло на залитую весенним солнцем улицу. Детишки пробежали по своим школьным делам. Степенно продефилировала девушка в сером берете и старомодном пальто. В руке она держала сложенный пополам журнал.
– «Жизнь», – сказал я, угадав название по обложке.
– Что тебе сказал отец? – печально спросила Мэри.
Я немного поколебался, но все же ответил:
– Он приказал мне верить. И ради нас двоих мне лучше выполнить его команду.
Мы поднялись в номер и начали собирать вещи. К парадному входу подъехал армейский «Хамви», и солдат-водитель отвез нас домой. Я жив. Значит, я все сделал, как надо.
Глава 2. Генерал Коффин
Я зарулил на стоянку, дернул рукоятку парковочного тормоза и перекрыл подачу топлива. Надсадный вой турбины постепенно смолк. Техник принес лестницу. Я открыл фонарь и спустился на бетон. Подкатил желтый аэродромный тягач и, рыча дизелем, утащил «Старфайтер» в ангар.
Полковник набросился на меня, едва я переоделся:
– Я, конечно, подозревал, что мой зять полный идиот, но не до такой же степени! Ты мог бы нажать кнопку аварийного сброса подвесок! ВВС как-нибудь пережили бы потерю трех макетов бомб и пары тонн керосина! Не
