В следующий миг она тоже оказалась на тротуаре. Наверное, он услышал шум мотора, потому что начал оборачиваться. Она попыталась уклониться от столкновения, но пешеход был слишком близко, и все произошло слишком быстро, а потому она врезалась Габриелю Беллу прямо в зад. Вообще-то, не только в зад. Таких компактных автомобилей, что бы ни твердили в рекламе, просто не бывает. Но именно в его задницу она врезалась в первую очередь, подбросив его вверх на добрых десять футов. У него не было шансов спастись — и у нее, как вскоре выяснилось, тоже.
Она резко вывернула руль, вновь выехала на проезжую часть и, по-видимому, не успев сообразить, что совершает большую ошибку, нажала на педаль газа, направив автомобиль прямо в стену стоящего на противоположной стороне улицы дома. Однако до стены машина так и не доехала. Вместо этого она сложилась гармошкой, обхватив один из тех старомодных фонарных столбов, которые почему-то никогда не сгибаются, каким бы сильным ни был удар. А удар был действительно сильный. Может, и не настолько сильный, чтобы подушки безопасности не спасли ее, если бы сработали, но только они не сработали. Вот уж повезло так повезло, как говорят некоторые в таких случаях, если принять на веру, что такая вещь, как особое везение, действительно существует.
Это немного походило на сцену из военного фильма. Ну может быть, не сцену, а небольшой эпизод. Люди стали выходить из домов, чтобы посмотреть, что случилось. Сначала они не подходили слишком близко. Они не привыкли доверять чужакам, даже если те лежат без чувств. Один из зевак обошел автомобиль и выключил двигатель. Другой накрыл Габриеля одеялом. Остальные просто стояли и ждали приезда «скорой помощи».
В дверь странной комнаты постучали. Габриель вскочил с постели и открыл ее. За дверью стоял высокий и очень худой мужчина, которому было хорошо за пятьдесят. На нем была ниспадающая свободными складками белая сутана.
— Ну точно, попал к хиппи, как я и думал, — пробормотал Габриель.
Высокий мужчина приветливо улыбнулся и слегка наклонил голову. Его глаза излучали тепло, но казалось, что он сознательно старается не показывать зубы. Габриель закусил нижнюю губу и уставился на продолжавшего улыбаться незнакомца.
— Привет, — произнес Габриель. — Где я?
Мужчина молитвенно сложил руки и представился:
— Меня зовут Христофор. Если вы соблаговолите последовать за мной, мы с коллегой объясним вам, что происходит.
— Меня сбила машина.
— Да, да, так оно и было.
— Со мной произошел несчастный случай.
— Верно.
— Но я не ранен.
— Это зависит от того, что вы подразумеваете под «я».
— Простите?
— То ваше «я», которое находится здесь, действительно не ранено. Ваша сущность, ваша душа, ваше сознание, ваше…
— А как насчет моего другого «я»? Того, которое было сбито автомобилем?
— Вы имеете в виду ваше телесное «я». Увы, оно довольно сильно пострадало. Боюсь, оно лежит на больничной койке со множеством подсоединенных к нему проводов. Этому вашему «я», говоря вашим языком, сейчас очень хреново.
Габриель уставился на визитера, который по-прежнему улыбался.
— Кто вы?
— Я же вам сказал. Мое имя Христофор. Я здесь для того, чтобы вам помочь. Я, вообще-то… Собственно, вы можете называть меня ангелом.
— Не думаю, чтобы я…
— Понимаю, как вам нелегко. Если вы последуете за мной, многое прояснится.
— Я умер?
— Нет. Не думаю, чтобы мертвецов укладывали на больничные койки. Но вы, совершенно точно, сильно нездоровы. Если вы пройдете за мной, мы с вами вместе попробуем в этом разобраться.
Христофор медленно повернулся, и на его губах снова заиграла улыбка. Он ждал, когда Габриель последует за ним. Сделав шаг вперед и оказавшись в коридоре, тот спросил:
— Все это мне снится?
— Нет, — тотчас ответил Христофор.
— Если бы это был сон, вы бы мне все равно об этом не сказали.
— Попробуйте побиться головой о стену.
— Пробовал.
— Знаю.
Они шли по коридору со сводчатым потолком и белыми стенами, и Габриель на ходу глядел в окна. Он видел, что они находятся на первом этаже полукруглого двухэтажного здания. За окнами был парк. Ни других домов, ни людей он не увидел. Солнце было неяркое, как ранней осенью, а небо голубое, но того оттенка, какой бывает часа в четыре дня. Рельеф прилегающей местности был ровный, а трава зеленая, хотя, похоже, дождь здесь не шел уже давно. Габриель увидел также, что неподалеку от здания расположено спокойное серое озеро. Вдоль берега тонкой линией тянулись деревья. Дул легкий ветерок и шелестел листвой, отчего та словно оживала. Все это походило не то на роскошный университетский городок, не то на безлюдную местность в суссекских холмах, причем в наиболее равнинной их части. Короче, Англия в сентябре, но без дождя и без каких-либо признаков осени.
— Так меня действительно сбила машина?
— Да, — подтвердил Христофор, не поворачивая головы.
— Как я здесь очутился?
Христофор проигнорировал этот вопрос, но сообщил:
— Я видел, как это произошло. Пострадали не только вы. Сейчас вы встретитесь еще с одной жертвой. И мы примемся за работу. Ну вот и пришли.
Они остановились. Христофор открыл дверь и посторонился, пропуская Габриеля вперед. В комнате, где тот очутился, стояли в круг шесть стульев. Три из них были заняты. Круглолицый человек, от которого исходило неяркое оранжевое сияние, встал, когда они вошли, и представился как Клемитиус.
— Раньше я был одним из посланников Божьих, — пояснил он, — но теперь меня повысили, и я стал психотерапевтом.
И он улыбнулся так же, как Христофор. Единственное отличие состояло в том, что он показал зубы — желтоватые и, пожалуй, чересчур большие для его рта.
По обеим сторонам от Клемитиуса сидели две женщины, такие же сконфуженные, как и Габриель. Они хранили молчание. Одну из них представили как Джули, другую — как Ивонну.
— Присаживайтесь, — пригласил Габриеля Клемитиус. — Мы ждем еще одного.
2
Кевин Спайн никогда не пользовался расположением окружающих. И дело было не в том, чем он зарабатывал на жизнь — а он убивал людей за деньги, — в конце концов, не столь уж многие доподлинно знали об этом. И не в том, как он выглядел, а он был маленький, проворный человечек пятидесяти семи лет, с рыхлой, словно припудренной сероватой кожей и с изборожденным глубокими морщинами лицом, и одевался он так, что несколько смахивал на гробовщика — для полного сходства ему не хватало только большой шляпы.
Дело, скорее, было в том, что он совершенно не умел общаться с людьми. Он не был груб, потому что грубость предполагает некое понимание ситуации и связанную с ней возможность выбирать тот или иной вариант поведения. Он просто понятия не имел, как следует себя вести с другими. В присутствии незнакомцев он нервничал и от этого начинал потеть — потея, он сильно стеснялся, а когда он стеснялся, то мог ляпнуть первое, что придет в голову.
