не переодеваясь.
И все же перед собой Генрих послал в Лион одного из своих придворных, испытанного вестника любви, который ничему никогда не удивлялся. Он должен был лично оценить наружность флорентийки и передать свои впечатления королю. «Разведчик» нашел Марию Медичи сидящей за трапезой и укутанной в меха и покрывала. Архиепископский дворец, первое ее местопребывание в новой стране, казался ей нестерпимо холодным. Чтобы согреться, она выпила уже немало вина, и, когда «разведчик» сообщил ей о скором прибытии короля, кровь бросилась ей в лицо, а потом ее всю сковал какой-то ужас. Посланник короля приписал это незнакомой обстановке и климату, ибо тот факт, что рослая крепкая особа лет под тридцать испугалась мужчины, просто не мог прийти ему в голову. О своих впечатлениях он тут же доложил королю, но сделал это в столь дипломатичных выражениях, что тот ничего не заподозрил.
Когда Генрих приехал в Лион, он, прежде всего, извинился, что заставил Марию ждать целую неделю. Он сказал, что не мог приехать раньше, так как ему требовалось время на расправу с разбойниками, а освобождение французских земель от им подобных, бесспорно, должно прийтись по душе будущей французской королеве. При этом привыкший к обществу красивых женщин Генрих не смог удержаться от мысли, что, к несчастью, это была всего лишь неделя. Его первое впечатление о Марии Медичи было крайне негативным: он даже подумал, что ее прелести созрели гораздо больше, чем следовало. Оказалось, что представленные ему портреты изображали ее лет на десять моложе, когда такого тупого и упрямого выражения у нее еще не наблюдалось.
Это звучит грубо, но, в самом деле, объемами и весьма внушительным весом Мария Медичи была обязана своей матери — Иоанне Австрийской, а ограниченностью и упорством, написанным у нее на лице, — испанскому воспитанию. Ее поступь была величавой, но тяжелой. Лицо было расплывшимся, а шея — слишком массивной и покрытой малопривлекательными складками. К сожалению, прекрасный город, откуда она была родом, ничем не наделил ее, кроме непонятного языка и сильного акцента, режущего слух, когда она пыталась говорить по-французски.
Мария Медичи, окруженная своими дамами, очень низко присела, приветствуя короля Франции, своего мужа. Боже, она была еще и выше его ростом!.. Лишь когда она пригнулась, он смог поцеловать ее в губы, но это показалось естественным лишь ему одному. Для флорентийки такой обычай был явно внове, и она от испуга вся сжалась и еще сильнее задрожала. Генрих подвел ее к камину, но ее рука, которую он крепко сжимал, была безжизненна. Он многословно заговорил о суровых морозах, о трудностях пути. Она медлила с ответом, и разочарованному королю пришлось констатировать, что она так же плохо понимает его, как и он ее.
Сказать, что Генрих расстроился, — это значит, ничего не сказать. Он тут же отозвал в сторону герцога де Бельгарда, ездившего во Флоренцию для проведения бракосочетания от его имени, и спросил:
— И это, по-вашему, лакомый кусок?
Бельгард вывернулся и ответил, что боевой конь, несущий рыцаря в полном снаряжении, подлежит совсем иной оценке, нежели стройные кобылицы, резвящиеся на лугу.
Генрих продолжил:
— Должно быть, у нее очень большие ноги? Вы же ехали вместе с ней, отвечайте!
— Они соответствуют всему остальному, — извернулся Бельгард.
Король начал терять терпение:
— Друг мой, я послал вас во Флоренцию, чтобы вы увидели там все, а через вас и я. Но после возвращения вы стали как-то особенно неразговорчивы. В чем дело? Я просто не узнаю вас…
— Сир… — Бельгард запнулся. — Этот брак был нужен всем, и остановить его не могло ничто.
В ответ на это Генрих лишь пожал плечами и тяжело вздохнул.
Для себя он уже решил, что долго не проживет с этой женщиной. Только ночь, если все пройдет как-то уж особо удачно, может спасти ее. Впрочем, это вскоре предстояло испытать, ибо была уже почти ночь. Поразмыслив так, Генрих удалился, чтобы скинуть сапоги и помыться, а потом прямиком направился к Марии и принялся колотить в дверь ее комнаты. Она как раз собиралась ложиться спать и уже почти разделась. При неожиданном появлении собственного мужа, который, кстати, ей тоже не особенно понравился, она упала на колени, но он поднял ее, взял на руки и в долгом поцелуе припал к ее губам.
— Я надеюсь, что вы уступите мне краешек вашей постели, поскольку свою я сюда не привез, — сказал он и, не дожидаясь ответа, лег рядом с Марией Медичи.
Через десять минут она, можно сказать, де-факто стала королевой Франции…
* * *
На следующий день король дал бал в честь Марии Медичи.
17-го числа кардинал Пьетро Альдобрандини провел в церкви Сен-Жан благословение молодоженов, и оно было отмечено невиданными торжествами. Церемония закончилась лишь к четырем часам дня — когда уже стемнело, а потом вновь состоялся бал в честь супруги короля.
Потом Генрих IV оставался в Лионе еще некоторое время: ему нужно было подписать мирный договор с герцогом Савойским. Договор был успешно подписан 17 января 1601 года, а вслед за этим король уехал в Париж. Мария Медичи со своей многочисленной свитой последовала за ним.
Парижане хотели устроить королю и его супруге торжественный прием, но Генрих IV приказал не делать этого, заявив, что средства государственной казны лучше потратить на дела более необходимые и неотложные. Поэтому ограничились лишь стрельбой из пушек, когда Мария Медичи проезжала мимо Бастилии.
Первую ночь во французской столице Мария провела во дворце кардинала Гонди, и лишь потом она получила возможность обосноваться в Лувре.
Весь остаток зимы и весну 1601 года Мария Медичи осматривала достопримечательности Парижа и его окрестностей. Она часто останавливалась в Фонтенбло, где еще велись строительные работы. Надо сказать, что Генрих IV много занимался украшением и благоустройством своих
